Год крысы. Видунья - [37]

Рыска тоже с интересом присматривалась к гостю. Ничего, не страшный. А что тощий и сутулый, так и лучше — драться не будет. Ей и такой бы сошёл, раз всё равно никто не нравится.

Купец заметил Рыжуху и аж по бедрам себя от восторга хлопнул:

— Какая красотка!

— Да, неплоха, — рассеянно, как заправский лицедей, отозвался Сурок. — Вот только что с дальнего пастбища вернулся, не успели расседлать. Эй, Цыка! Прибери Рыжуху, я сегодня уже никуда не поеду.

Батрак, посмеиваясь в усы, подошёл к корове. Та испуганно задрала морду: прежде ею занимался другой коровнюх, а такое количество людей она вообще видела впервые в жизни.

— Маська, иди гостей встречай! — добродушно крикнул Сурок. — Стесняется, — пояснил он. — Она у нас девушка скромная, тихая.

С крыши сдавленно хихикнуло, но гости решили, что им это почудилось. Все двинулись к двери, и Жар, решив, что уже никому не помешает, что есть дури долбанул «ершом».

Рыска, утолив любопытство, тоже вернулась к печи. Наклонилась, заглянула в трубу снизу — и в лицо ей ударило облако сажи, а следом вывалилась и с сухим стуком упала на припёк дохлая, уже изрядно прокопчённая крыса с обнажившимися до корней зубами и скрюченными лапками.

Жар схватился за трубу обеими руками: ему показалось, что крыша подпрыгнула от визга.

Маську, наконец соизволившую выйти на переднее крыльцо, никто не заметил — все взгляды были прикованы к кухонному, на которое, не переставая голосить, вылетело что-то тощее, чёрное, лохматое, с вытаращенными жёлто-зелёными глазами. За чудищем шлейфом тянулась сажа.

Если хуторяне худо-бедно сообразили, что это за диво, то у гостей глаза на лоб полезли. Сынок, похоже, вообще решил, что это оно Маська и есть. Сейчас как накинется на него и оженит прямо посреди двора! Он попятился, уткнулся в мохнатый Рыжухин бок и, ощутив под рукой стремя, не раздумывая, вскочил в седло.

Отвязать-то корову Цыка успел. А вот намотать повод на руку — нет. Горячая молодая тёлка, на которую разом обрушилось столько впечатлений, освободилась в один взмах головой, несколько раз поддала задом, расшвыряв кинувшихся на выручку батраков, и помчалась к воротам.

— Закрывай!!! — страшно взревел Сурок.

Дедок — единственный оставшийся при них страж — схватился за створку, но понял, что не успевает, и принял героическое решение: метнулся на середину проёма и раскинул руки.

Мчащаяся во весь опор корова звонко щёлкнула копытами. Над задранным лицом дедка проплыло светло-жёлтое брюхо и аккуратное, ни разу не доенное вымя с пупочками сосков, за ним коброй просвистел хвост, и Рыжуха, красиво приземлившись, почесала дальше, почти сразу же свернув с дороги в луга.

— Лови-и-и!

В погоню сорвался весь хутор, причём сбегать за другой коровой не догадался никто. Рыжуха быстро удалялась, вопли несчастного жениха — тоже. Сбросить его корове удалось только в овраге, причём сама она птицей взлетела по противоположному склону и канула в лесу.

— Вон он! — радостно заорал один из батраков, услышав доносящийся из бурьяна скулёж.

— Да Саший с ним — тёлка куда ускакала?! — отмахнулся Сурок, горестно озираясь по сторонам.

Купец без пояснений заехал ему кулаком в ухо. Кипящий от злости хуторянин охотно воспользовался поводом её спустить. Батраки сначала пытались их разнять, но потом как-то втянулись, тоже припомнили давние обиды и клубком скатились на дно оврага, в болотную жижу под ковром молодой осоки.

* * *

Домой вернулись уже затемно. Купец поддерживал стонущего сыночка, Сурок — опухшую челюсть. Друг на друга они не смотрели.

Бабы, увидев такое дело, подняли вой, как по покойнику. Гости молча забрались в возок, прикрикнули на возницу, и усталые коровы нехотя помчали в ночь.

Сурок в сердцах отправил двоих батраков в лес, искать Рыжуху — хотя дураку ясно, что никого они впотьмах не найдут, разве что голодную волчью стаю. Мужики не стали спорить с разъярённым хозяином, покивали и, пройдя опушкой, свернули в веску.

— Этот — где?! — страшным голосом спросил Сурок, выяснив наконец, с чего все началось.

Рыдающую Рыску, к счастью, буря обошла стороной — что с трусливой девки возьмёшь! Конечно, досталось и ей: жёнка в сердцах за косы оттаскала и в копчёную крысятину носом натыкала, но главным виновником суматохи сочли Жара.

— Убёг куда-то, — сердито сообщила Фесся. — Как увидел, что тут твориться начало, скатился с лестницы — и дёру.

— Говорил же я ему, дурню, — обожди чуток! — горячился дедок, сам перепуганный донельзя — могут ведь и ему вклепать, что не уследил. — И чего было пихать, да ещё при гостях?!

— Как только объявится поганец — ко мне его! — оборвал хозяин и, прихрамывая, пошёл в дом.

Спать все легли злющие и голодные — что ещё обиднее при ломящейся от яств кладовке, куда снесли угощения со стола. Батраки-то рассчитывали полакомиться объедками, но Сурок был непреклонен: нет гостей — нет праздника. Даже тёща, видя его в таком гневе, не посмела перечить.

* * *

Жар вернулся только после первых петухов: ножом, как заправский грабитель, подковырнул внутреннюю щеколду, тихонько переступил через спящего у порога дедка и взобрался на чердак.

Рыска не спала, а при виде друга зарыдала ещё горше, уткнувшись лицом ему в грудь.