Год крысы. Видунья - [32]

На молельню спланировали ещё две вороны — видать, родители птенца. Он тут же припал к черепице, раззявил клюв и начал визгливо что-то клянчить. Мамаша сердито тюкнула его в маковку, и в это время снизу раздался оскорблённый вопль мольца. Перепуганные вороны взлетели, все три. Черепичный осколок высокими скачками измерил крышу и упал у ног Жара.

— Глядите, люди добрые! — заголосил молец, потрясая рукой — не окровавленной, но с глубоким синюшным оттиском. — Вот вам ваши путники, вот вам ваши видуны! Вот кого Хольга привечает, а кого отталкивает! Будете им поклоняться — и вас от молельни отлучит!

Крики далеко разносились по веске, созывая народ. Рыска сидела на чугунно-холодной земле и никак не могла понять — это снится ей в кошмарном сне или происходит взаправду. Возмущённые, испуганные и угрожающие голоса слились в чудовищный вой, кто-то подхватил её под мышки, не то пытаясь поставить на ноги, не то таки затащить в дверь, как в пасть голодного зверя… И тут что-то снова затрещало. Уже не черепица, хотя звук шёл тоже с крыши. Его услышала только воронья стая, скачком поднявшаяся ещё выше, да екнуло у Рыски в животе, будто в речку с обрыва прыгнула.

А потом ахнуло так, что земля вздрогнула, и из двери молельни пахнуло дымом и пылью.

Кто-то бросился наутек, кто-то завизжал, кого-то столбом приморозило к месту. Рыску же, напротив, — отпустило. Она медленно высвободилась из чужих повисших рук, подошла к двери, заглянула. В молельне было непривычно светло: от сотрясения часть черепицы осыпалась, как жухлая иглица с ёлки. Потолочная балка лежала поперёк постамента, щетинясь обломанными концами. В жёлтой трухлявой щепе лениво извивались древоточцы, медьки из опрокинутой чаши раскатились по всему полу. Чудом уцелевшая статуя Хольги брезгливо глядела на лежащее у её ног «подношение».

— И вправду — гнильё совсем, — пролепетал голова за Рыскиной спиной. Молец уже три года нудил, что крыша-де на одних молитвах держится, до первого урагана. А тут и урагана не понадобилось — вороны по крыше пробежались…

Заголосили бабки, сообразив, что было бы, зайди они в молельню пятью щепками раньше.

— Так кого тут Хольга привечает? — ехидно уточнил у мольца дедок — пожалуй, единственный, кто разве что моргнул да носом шмыгнул. Что ему какая-то балка, он падение главной башни Йожыга видел!

Молец не ответил: он обходил постамент, стеная и заламывая руки. По другую сторону балки обнаружились даже грибы, пучок поганок на тонких ножках с воротничками.

— А если б во время праздничной проповеди накрыло? — с содроганием предположил кузнец. Кто-то из баб истошно охнул и брякнулся на землю. — Не меньше десятка бы полегло!

— Х-х-хорошая девочка… — голова трясущейся рукой погладил Рыску по голове. Девочка привычно втянула её в плечи.

— И как же мы теперь молиться будем? — разочарованно поинтересовался Жар, при взгляде на поганки вспомнивший об опятах.

— А не надо уже молиться, деточки, не надо, — слабым голосом ответил за мольца кузнец. — Как-нибудь в другой раз. Идите лучше погуляйте, бубликов себе в лавке купите…

Мальчик радостно схватил монетку:

— Спасибо, дяденька!

Тот только рукой вяло махнул. С крыши упала ещё пара черепиц, раскололась об пол.

— Пошли, — заторопился дедок, подпихивая детей в спины. — А то и впрямь все грибы до нас соберут.

* * *

— Так это что получается, — растерянно сказала Рыска. — Мне теперь не Хольге, а Сашию молиться надо? Если это он видунам потакает, как молец кричал?

— Типун те на язык! — любовно протянул дедок, глядя на обнаруженный у пенька боровик. — Куда дёргать?! Сейчас ножик достану…

Старик кряхтя опустился на колени и осторожно, придерживая гриб под бархатистую шляпку, скосил под корешок. Рыска подставила подол: хуторяне так торопились убраться из вески, что забыли одолжить у кого-нибудь лукошко.

— Саший тебя и без молитвы в покое не оставит, — продолжил дедок, заравнивая мох. — Ему, стервецу, только лазейку оставь, а он уж сам шмыгнёт, без приглашения…

— Но ведь Саший тоже вроде бог, — удивлённо возразила девочка. — Даже Сурок у него вечно удачи просит!

— Ну и что? Муха наша тоже вроде жена, но хозяйка дому — Корова. Как она скажет, так и будет, сколько жёнке поклонов ни бей. То есть, Сашию, конечно, тоже молиться можно, — поправился дедок. — Но с оглядкой. В битву, помнится, всегда с его именем шли, чтоб дал сил больше врагов положить. А после, само собой, Хольгу поминали, чтоб исцелила либо лёгкую дорогу к Дому дала.

— А савряне чьим именем сражались? — встрял любопытный мальчишка.

— Да того же Сашия, чтоб ему, — погрустнел дедок. — Вера-то у нас одна.

— Выходит, он сам против себя воюет?! — Рыска чуть не выпустила край подола. Опят в нём пока не было, зато боровиков и подрешетников уже штук десять набралось.

— А какая ему разница? Лишь бы потешиться, — с горечью бросил старик. — Им, богам, что мы, что савряне, что чурины заморские — всё едино. Раньше, говорят, мы вообще одним народом были…

— С чуринами?! — изумился Жар.

В веске заморских гостей отродясь не видали, они вообще редко отходили от побережья — дескать, уж больно холодно у вас, — торговали прямо с кораблей. Но слухи про них ходили чудные: будто цвету они бурого, волосу зелёного, а росту разного — есть высоченные, а есть мелкие, сплошь волосатые, и первые вторых на цепях водят.