Год крысы. Видунья - [111]

Альк поморщился:

— Лучше бы он спросил, о чём мечтал я.

— И как, ты этого добился? — с мягкой иронией поинтересовался отшельник.

— Если б это зависело только от меня…

— Оно и зависело от тебя, — уверенно перебил дед. — Если наставники решили, что ты годишься только в крысы, то это твоя, а не их вина.

— Да я был лучшим среди тамошних видунов! — Альк вскочил.

— Лучшим не значит хорошим, — дед тоже поднялся, спокойно и непреклонно глядя внуку в лицо. — В любом случае теперь это не имеет значения. Ты ведёшь себя как беспокойник, который уже месяц как умер, но не желает с этим смириться, продолжая тревожить живых людей. Ты ведь и сам чувствуешь это, правда? — понизил голос отшельник. — Может, человеком чуть слабее, реже, но оно никуда не исчезает. Ты изменяешься. От тебя уже веет безумием, а дальше станет ещё хуже. Возвращайся в Пристань, Альк. Это лучшее, что ты можешь сделать для себя и других.

— Все мы изменяемся, — искривил губы Альк. — Честные крадут, верные предают, сильные напяливают серые тряпки, надеясь спрятаться под ними от гнева Хольги.

— Я ни от кого не прячусь, — с достоинством возразил отшельник. — И пришёл к Богине не из страха, а желая приобщиться к её мудрости.

— Взамен приобщив её к человеческой глупости?

— Я сделал свой выбор, — повысил голос старец.

— А я — свой!

— Вот и подчинись ему, упрямец! — хлопнул по столу отшельник. — Кончай это бесполезное барахтанье. Безумие — твоё спасение, а не кара. Уступи ему, и боль пройдёт, а «свеча» ещё долго будет служить людям.

— То есть, ты не станешь мне помогать? — уточнил Альк, и Рыске захотелось бежать отсюда без оглядки.

— Нет, — слово упало, как палаческий топор. — Я очень любил тебя, внук, — живого. Но есть вещи, которые мы не в силах изменить. Только принять.

— Тогда…

Рыске почудилось, что она это уже видела. Особенно когда Альк рывком выхватил клинок и нацелил его деду в горло.

— Если, — прошипел он. — Ты не откроешь мне тайну обряда…

Отшельник побледнел, и хотя выражение его лица не изменилось, Жар увидел, как у старика задрожали кончики пальцев. Друзья уже подглядывали в открытую, савряне сейчас не заметили бы и пролетающей за окном жабоптицы. Рыска от страха закусила ноготь. Вмешаться, вступиться за беззащитного старика? Чтобы взбешенный мужчина зарезал всех троих?!

Альк по-крысиному скрипнул зубами — и внезапно отдернул клинок от дедовой шеи. Отступил на шаг и, захлебываясь от злости и горечи, начал говорить. Быстро-быстро, по-саврянски, и мало кто из толмачей взялся бы перевести это Рыске. Ведь правильно воспитанные внуки хотят, чтобы их любимые старики жили долго и счастливо, не страдая ни обычными хворями, ни срамными, и желать это дедушкам обычно не принято.

— Всё? — спокойно осведомился отшельник, когда Альк выдохся.

— Нет, — саврянин подчёркнуто аккуратно убрал клинок в носок и за пояс. — Отдай мои деньги.

— Что? — наверное, если б разгневанный внук всё-таки его рубанул, старик не был бы так удивлён.

— Моё наследство, — жёстко повторил Альк. — Ты же вечно хвастался, что перед уходом в скит отложил для каждого из внуков по сотне золотых и мы получим их после того, как вступим во владение замком, заключим брак или на кого-нибудь выучимся.

— Зачем крысе деньги? — краска потихоньку возвращалась на лицо отшельника.

— А зачем они святому старцу? — два последних слова искорёжила издёвка.

— Мало ли добрых дел, на которые можно их потратить? Сиротские приюты, больницы, нищие…

— Не беспокойся: нищим они и достанутся. Кончай юлить, дед. Я выучился? Выучился. Отдавай.

— Думаешь, я их прямо тут под половицей держу? — проворчал старик, снова присаживаясь. — Сейчас расписку дам, к купцу Матюхе из Зайцеграда. Устроит?

— Взламывать твои полы у меня всё равно нет времени.

— Куда-то спешишь? — отшельник неторопливо расчистил место для письма, положил чистый лист бумаги, поставил чернильницу. Придирчиво изучил перо, прежде чем обмакнуть.

— Подальше отсюда. Ты ведь уже послал гончую в общину, верно?

— Мой внук, — вздохнул отшельник. Почерк у него оказался мелкий, убористый, весь текст вместился в три строчки с подписью. — Ничего не скрыть. На, держи свою расписку, вымогатель.

Альк бегло просмотрел бумагу, кивнул, но положил обратно на стол:

— Дай перо.

Старик поглядел, что он дописывает на обороте, и одобрительно хмыкнул:

— На предъявителя, а не лично тебе в руки? Разумно.

— Твой внук. И здесь тоже заверь, на всякий случай.

Альк выдернул лист у деда из-под пальцев и, не дожидаясь, когда чернила высохнут, пошёл к двери.

— Спасибо, — язвительно бросил он.

Перо сломалось, потом скомкалось и упало в мусор.

— Прощай, внук.

— Прощай, дед, — саврянин оглянулся, но безо всякой сентиментальности. Словно проверял, не летит ли что-нибудь ему в спину, и рука отшельника, зачем-то сунутая в ящик стола, так там и осталась. — Но ты ошибаешься. Я ещё жив.

* * *

За порогом Альк так жадно глотнул свежего воздуха, словно внутри его вообще не было. С оттяжкой саданул дверью о косяк. В доме что-то упало, сдержанно выругался отшельник, нарушив Хольгину заповедь о смирении. Впрочем, ему ещё много чего предстояло отмаливать.