Год крысы - [26]

Сынку их лет шестнадцать. Хороший такой парнишка, упрямый и напористый. Очень похож на отца. Учится в элитной гимназии и учится изо всех сил. Чтобы суметь без папиных денег поступить в самый лучший университет. И в дальнейшем — всего в жизни добиться самостоятельно. Так отец его настраивает. И поблажек не дает, держит в черном теле. Потому что хочет, чтобы из сына получился настоящий человек. Больше всего в жизни и тот и другой не любят, когда кто-то посторонний начинает вслух связывать будущую судьбу сына с деньгами отца…

К Ксюше все они отнеслись по-человечески. Отвели ей миленькую светлую комнату рядом с комнатой больной, предложили пользоваться всеми удобствами большого поместья, настояли, чтобы она питалась за одним с ними столом… А главное, старались, чтобы Ксюша чувствовала себя как дома, понимая, как трудно молодой девчонке оказаться среди чужих людей далеко от родного очага.

Ксюша бойко взялась за работу. Переставила все по-своему в комнате у больной. Чтобы с ее кровати открывался красивый вид на сад за окном, а в телевизоре, наоборот, это окно не отражалось. Чтобы все лекарства были под рукой, но в глаза бы не бросались и не создавали атмосферы больницы. Чтобы кнопка звонка была в досягаемости и так далее. Может быть, все это и мелочи, но ведь вся наша жизнь, по сути, складывается из мелочей…

Больная старушка, мама хозяина дома, всю жизнь прожила в маленьком городке, работала, не покладая рук до самого своего инсульта, и теперь изводилась оттого, что стала всем обузой. До Ксюши она страшно страдала от своей беспомощности и стеснялась лишний раз попросить стакан воды. А Ксюшу она как-то сразу полюбила… И доверилась ей… А доверившись — успокоилась. А спокойствие — это главное для больного в ее положении.

Перемена в состоянии больной не укрылась от глаз хозяев. Их взгляды, направленные на Ксюшу, с самого начала были доброжелательными и приветливыми. И тут и вообще потеплели… И все вокруг и вообще стало хорошо!

И вот тут-то, когда все вроде бы утряслось и вошло в свою колею, Ксюша вдруг с беспокойством почувствовала, что ее лицо помимо воли начинает жить своей жизнью и вытворять всякие опасные штуки!

Когда Ксюша только появилась в доме, хозяин, как правило, ужинал наспех, одним глазом глядя в газету, и торопился поскорее уйти в свой кабинет. Но с каждым днем ужин все больше и больше затягивался, разговоры за столом становились все более и более интересными, то и дело хозяину приходила в голову неожиданная мысль открыть бутылочку хорошего вина… Он оживлялся, начинал рассказывать что-нибудь забавное, вспоминать свою молодость, друзей, шутки, проказы…

Разгорячится хозяин, раскраснеется, плечи расправит, весело смотрит на Ксюшу, глаза блестят. А потом вдруг встанет у окна, задумается, глядя на декоративный японский садик во дворе… Переворошит волосы, повернется и вздохнет глубоко:

— Ах, Ксения, Ксения! Цены ты себе не знаешь!

Потом спохватится, подойдет сзади к стулу жены, на лице которой застыла фальшивая улыбка, и виновато приобнимет ее за плечи.

И Ксюше нужно бы скромно согласиться, или улыбнуться приличной улыбкой, мол, оценила вашу шутку, или заговорить о чем-то постороннем… А у нее на лице вдруг появляется радостно-глуповатое выражение: «Да-да! Не знаю! Да и откуда мне знать?» И глаза то открываются широко, то начинают хлопать доверчиво и наивно! Мрак!

К тому же какая-то хладнокровная зараза у Ксюши внутри нахально прикидывает, какие мысли, сердясь, гонит от себя хозяин. И мысли эти о том, что ведь он еще совсем не старый, можно сказать, в полном рассвете сил, а жизнь, по сути дела, стремительно проходит мимо — работа, работа, работа. А ведь сейчас, когда он стал тем, кем стал, как было бы чудесно начать все сначала с такой удивительной девушкой, как Ксюша, — искренней, открытой, солнечной. Это было бы похоже на сказку: самые красивые города мира, лучшие гостиницы и рестораны, пляжи, яхты, казино, поля для гольфа… И ведь при желании все можно было бы устроить так, чтобы не причинять страданий никому из близких…Ведь как-то устраиваются друзья банкиры…

Зараза у Ксюши внутри читает мысли хозяина, а лицо живет своей жизнью: светится радостью, в глазах — жажда жизни, щеки пылают, смех журчит как-то особенно…

— Эй! Ты что делаешь! — сердито говорила Ксюша, глядя перед сном на свое светящееся отражение в зеркале. — Совсем офигела? Хорошие же люди! И к тебе относятся по-хорошему! Другая бы увидела, что хозяин влюбился, и сидела бы тише воды, ниже травы. А ты!? Тьфу! Глаза бы не смотрели!

А дальше — больше! Поведение хозяйского сынка вдруг как-то странным образом переменилось. Он стал дерзить за столом, огрызаться на замечания взрослых, покрикивать на мать. И на Ксюшу стал смотреть исподлобья тяжелым взглядом. А если они с ней сталкивались где-нибудь в уединенном уголке большого дома, сынок сразу же деревенел и наливался краской. То есть обычное дело, мальчишка молодой, поддался обстановке в доме, влюбился! С ним бы нужно дружелюбно и по-товарищески. Но не тут-то было! Видел бы кто-нибудь, сколько невинности и смирении было в минуты случайных встреч в Ксюшином лице! Как скромно опускались ее ресницы! Сколько покорности и нежности пряталось в ее взгляде под этими ресницами!