Год кометы и битва четырех царей - [9]

— Дьявол действительно приложил к нему руку, — отвечал епископ, — но теперь этот мост очищен от скверны, потому что я собственноручно окропил каждый камень святой водой, а на девяти из них начертал крест.

Епископ рассказал Гоару, что это за мост и как он строился. Заметив, что гость не вполне понимает местное наречие, пояснил по-латыни:

— Pons, pontis…

Гоар улыбнулся и продолжил склонение этого латинского слова, обозначающего мост:

— Ponte, pontem…

Затем без посторонней помощи, поднялся с колен и легким шагом пошел по мосту, улыбаясь жителям и притрагиваясь посохом к головкам детей. В день праздника Святого Гоара разыгрывается действо, воспроизводящее этот эпизод. Одни кричат: «Pons, pontis!», другие откликаются: «Ponte, pontem!». Дружески похлопывают друг друга и смеются.

В позднее средневековье некий горбатый потомок Каролингов, овладев провинциями от Океана до царства остготов, отдал город в приданое принцессе по имени Берита, которая ненавидела одного из своих братьев за то, что он потрошил ее кукол, и обожала другого, хоть и видела его всего один раз: он торопливо, на ходу поцеловал ее в губы и ускакал на войну. Ненавистный брат осадил город, намереваясь распотрошить новых кукол Бериты, отличавшихся от прежних тем, что умели ходить и садиться. Принцесса пообещала отдать свою невинность одному из придворных ненавистного брата, и тот предательски убил потрошителя кукол. Таким образом она спасла своих любимиц, а провинция, которой владел ненавистный брат, перешла к брату возлюбленному. Прежде чем вознаградить предателя, разделив с ним ложе, принцесса потребовала, чтобы тот семь дней подряд купался в бассейне у источника. Прохожие шарахались, закрывались двери и окна, когда предатель в чем мать родила шествовал к бассейну и, растеревшись благовониями, заходил в воду по горло. Стоял январь, и, хотя сжигаемый сластолюбием предатель ничего не замечал, вода, выходившая из труб довольно теплой, быстро остывала, и после пятого купанья у претендента одеревенело все тело ниже пояса, он почти полностью утратил мужскую силу, и его перестали принимать даже в публичных домах: слишком уж долго приходилось растирать его, прежде чем он становился на что-нибудь способен. Вот так Берита спасла свою благоуханную девственность и тем самым почтила память о любимом брате, повидать которого ей больше не довелось. В ее царствование городом правили провансальские флейтисты, ибо только они могли развеять грусть принцессы. В дни карнавала в бассейн при источнике семь раз бросали куклу, образ предателя, и незамужние женщины взирали на это зрелище с восторгом. Однако почитатели источника как первопричины возникновения города, считавшие бассейн святилищем, в конце концов добились отмены этого представления. И до XVIII века в городе не было слышно звуков флейты — такую дурную память оставило правление флейтистов, любимчиков принцессы Бериты.

От площади у источника расходятся в разные стороны узкие улочки, по обе стороны которых тянутся старые дома и сады, обнесенные невысокими белеными каменными стенами. В садах пышно цветут камелии, на отрогах гор за городскими стенами тянутся вверх кипарисы. Городское кладбище расположено между собором и северной горной грядой. Там тоже растут кипарисы, есть и два маленьких родника.

Дом Паулоса стоит на небольшой площади, он двухэтажный, с длинными балконами и огромной четырехугольной дымовой трубой, украшенной по углам каменными изваяниями псов. Много лет дом пустовал, пока Паулос не купил его у бывшей служанки синьора Макарони, которая жить в доме не осмеливалась и спала в сарае, где прежде хранились цапки, серпы, садовые ножницы, опрыскиватель и две ручные лестницы. Гвидобальдо Макарони был итальянским магом и чревовещателем, приехал в город, прослышав о чудесном источнике. Синьор Гвидобальдо одевался со вкусом; выходя на прогулку, поигрывал тростью со стеклянным набалдашником. Был он маленького роста и деликатного сложения, элегантно расшаркивался со всеми знакомыми, но дружбы не завел ни с кем. Иногда приходил на площадь у источника в сопровождении чернокожего слуги, стучал железным наконечником трости о каменные плиты мостовой, и вокруг него собиралась толпа. Он приподнимал цилиндр с двумя пряжками, приветствуя публику, потом касался набалдашником трости головы своего слуги, свистел — и изо рта негра вылетали два белых голубя. Тогда он протягивал трость голубям, чтоб они на нее сели, снимал их левой рукой и запихивал в карман. Раскланивался перед публикой и уходил, негр следовал за ним. Когда Макарони умер, негра нашли на столе со вскрытой грудной клеткой — это была механическая кукла на пружинах. После смерти фокусник вырос не меньше чем на две пяди. Умер он в ванне, откуда его извлекли, чтобы обрядить, но все его сюртуки парижского покроя — бордовые, темно-коричневые, цвета морской волны — оказались ему малы. Пришлось завернуть тело в саван. Его голуби так и норовили залезть к нему в гроб, пришлось запереть их в клетку. Они не принимали ни пищи, ни воды и через несколько дней околели. Когда выносили тело, в доме послышался грохот, а из трубы повалил густой красноватый дым и шел два часа подряд, хотя печь в доме не топилась. Пока комиссар по делам иностранцев производил опись имущества, по лестнице, громко топая, поднимались и спускались какие-то невидимки. Макарони завещал дом служанке, уроженке Лиона, которую нанял как прачку, но в конце концов она стала оказывать ему и все прочие услуги. Фелиса — так ее звали — получила в наследство также пса по кличке Тристан. Пес этот был не простой: он сидел под яблоней, посаженной Макарони, которая ежегодно давала одно только яблоко, а созревало оно двадцать первого сентября. Пес сидел под яблоней и дожидался, когда яблоко упадет, подхватывал его на лету и нес хозяину, тот его сразу съедал. Макарони приглашал в свой сад жителей города посмотреть, как все это происходит. Зрителям приходилось порой дожидаться целый час, но игра стоила свеч. Макарони съедал мякоть и показывал публике огрызок.