Год кометы и битва четырех царей - [11]

— А у меня? У меня?

Фахильдо отпрянул. Паулос увидел, как его опекун побледнел, смешавшись от такого вопроса. В душе его шла борьба. Что ей ответить? Может ли он дать ей ответ? А девочка уперла руки в боки, подражая одной из служанок. И преспокойно ждала ответа. Фахильдо не мог солгать, тем более ребенку, и думал, как сказать девочке о том, что он, смиренный отшельник, лишь: помогает людям мечтать. Ведь его слова западали в душу, женщины верили им, жили ими каждый божий день и благодаря им рожали мальчиков или девочек. Служанке он сказал, что детей у нее не будет, так как увидел ее когтистые пальцы и жестокий, беспощадный взгляд. Сможет ли такая создать семью?

— У тебя будет все, о чем ты мечтаешь, — сказал наконец Фахильдо, и в голосе его звучала радость человека, несущего благостную весть. Словно объявлял женщине в годах, что у нее еще могут быть дети.

— Все, о чем мечтаешь, — повторил он, окончательно поборов смятение и вновь обретя уверенность прорицателя, которому ведомы все тайны мироздания и подвластны судьбы человеческие.

Затем кликнул Паулоса, вместе они собрали все, что выменяли в этот день, и ушли, не дожидаясь, когда служанка разочтется с Маркосом. Девочка, сидевшая в беседке из виноградных лоз, помахала им рукой. Паулос не раз обернулся, чтобы взглянуть на хорошенькое личико и отороченное золотом розовое платье.

Никто не мог понять, почему Фахильдо, богатый человек и любитель музыки, покинул суетный мир и поселился в хижине отшельника, расположенной в Горловине, то есть у входа в ущелье, где меж крутыми черными скалами прыгает по камням горный ручей. Раньше в этой хижине жил старый отшельник, благословлявший путников от имени Святого Дионисия. В день праздника этого Святого он разрешал переносить его стоявшую у скалы фигуру в город, иногда и сам ее сопровождал. Был он худ, из-под сухой пожелтевшей кожи выпирали кости. Утратил речь от долгого молчания. Узнав о смерти старого отшельника, Фахильдо сел на коня и поехал в горы, чтобы похоронить его. Приближаясь к хижине, услышал звон колокольчика, висевшего на шее прокаженного из селения Мирабаль.

— Послушай, Иона, я гляжу на тебя без отвращения и страну! Ты хочешь забрать сбережения старика? Забирай, и я добавлю еще столько же из своего кармана!

Прокаженный пересчитал монеты, лежавшие на подносе у ног фигуры Святого Дионисия.

— Семнадцать песо, — подвел он итог.

Фахильдо бросил ему кожаный кошелек.

— Вот тебе еще двадцать!

Прокаженный засмеялся, трещина в середине его почерневшей и слюнявой нижней губы разошлась еще больше, и казалось, у него вот-вот отвалятся щеки. В глазах, давно превратившихся в узкие щелочки, мелькали желтые огоньки. Иона сотрясался от смеха, и его колокольчик звенел веселым мелодичным звоном, под который можно было бы танцевать, тогда как на самом деле он служил зловещим предупреждением о том, что перед тобой прокаженный.

— Теперь уходи!

— Ухожу. Хотя спешить-то мне некуда.

И он ушел, запрятав монеты между драным полушубком и чешуйками от проказы. Пытался даже бежать вприпрыжку и все хохотал.

Фахильдо закопал в землю старого отшельника и остался в Горловине в том виде, в каком его застала весть о смерти отшельника: во фраке и лаковых ботинках. Поел тутовых ягод, попил воды из ручья, спугнул сову и улегся спать. Была ясная августовская ночь. Ярко светила луна, и квакали лягушки.

Когда Паулосу пришлось перебраться в хижину отшельника, Фахильдо нанял телегу с парой волов, чтобы доставить в Горловину кое-какую мебель: кровать, зеркало, стол и три стула. На этой же телеге приехал нотариус, и Фахильдо поручил ему обратить в ценные бумаги все его имущество, а также составить завещание в пользу Паулоса.

— Все будет принадлежать тебе, Паулос, — сказал он худенькому мальчику, изумленно озиравшемуся в этой пустоши и глядевшему с недоумением на мужчину с длинной бородой, который качал его на ноге. — Все твое. Ты будешь богатым человеком, когда мои деньги прибавятся к тем, что ты унаследовал от родителей.

Нотариус записывал распоряжения Фахильдо. Это был тщедушный человечек, близорукий и курносый. Когда писал, почти касался щекой правой руки, в которой держал перо, но почерк у него был красивый. Время от времени останавливался, глубоко вздыхал и говорил:

— Какой чистый воздух! Поистине святое место!

Фахильдо продолжал диктовать:

— В ценные бумаги Вест-Индской компании!

— Вест-Индской, — повторил нотариус, вырисовывая красивую заглавную букву.

Как-то зимним вечером, когда падавший крупными хлопьями снег одевал в белый покров Горловину и близлежащие горы насколько хватал глаз, отшельник и Паулос сидели у очага, и Фахильдо сказал:

— Вот мы тут добрую неделю будем жить среди снегов, а в Вест-Индии люди изнывают от жары, работая на твоих рисовых полях, а другие спят голышом на палубах твоих кораблей, которые везут оттуда гвоздику и перец.

— У меня есть корабли? — спросил Паулос, до той поры не видавший моря.

— Конечно! У тебя их больше, чем у короля!

Зазвонил швейцарский будильник, отшельнику пора молиться, а мальчик лег в постель, укрылся, заснул, и ему снилась дальняя страна, которой он правит.