Год кометы и битва четырех царей - [4]

— Но где же красные штаны? — спросил комиссар.

Голые ноги мертвеца слепили белизной. Лицо было прикрыто веткой смоковницы.

— Красные штаны могут оказаться совершенно необходимыми для установления личности покойного.

Капрал рассказал помощнику судьи, как незнакомец вышел из-за смоковницы, показал место на замшелой ограде, где он оперся рукой, готовясь перепрыгнуть через нее.

Ветеран отыскал Бродягу в зарослях дрока, на нем были красные штаны, они-то его и выдали. Бродяга в эту минуту облегчался, надеясь получить обратно проглоченную монету.

— Достаточно было первого выстрела, пуля перебила ему левую ногу. Останься он в живых, за все бы расплатился. А теперь что с него возьмешь? Разве что золотой зуб.

— Документов при нем нет.

Комиссар развел руками.

— И документов нет! Он и за это заплатил бы штраф! Как-то подобрали мы у старой границы другое тело, документов при нем тоже не было, но на груди была вытатуирована надпись: «Если потеряюсь, пусть меня поищут». Оказалось, это был торговец сыром, каждый год он приезжал на ярмарку, а зарезал его ревнивый муж. Торговец был черноволосый и полный, а на левой щеке у него было бордовое родимое пятно.

— Для любви такое пятно не помощь, но и не помеха, женщины навоображают всякого и тогда видят только то, что хотят увидеть.

Подошел светловолосый стражник.

— Теперь, когда подтверждено, что красные штаны были, пускай Бродяга забирает их себе, он успел замарать их Дерьмом.

Помощник судьи расхохотался, остальным поневоле пришлось присоединиться к нему. Потом представитель закона прошел на то место, откуда стрелял Ветеран, и вскинул руки, словно прицеливался в зеленое пятно на ограде. Санитары понесли тело на шоссе. Пели дрозды. Прежде чем покинуть место происшествия, помощник судьи еще раз огляделся. Комиссар по делам иностранцев почесал в затылке и задал вопрос самому себе:

— По какой причине человек выходит из дома в красных штанах?

Бродяга, неся эти самые штаны в руках, бегом поднимался по склону, направляясь туда, где пасутся стада. То и дело останавливался и тряс штанами в знак приветствия.

— Единственно потому, — ответил сам себе комиссар, — что он из той страны, где красные штаны в моде. — Подумав, добавил — Или потому, что он направлялся в такую страну и хотел сойти за тамошнего жителя.

Мухи улетели, кроме одной, которая искала капельки нектара на незрелых фигах. В полдень, когда припечет солнце, мухам придется сосать что-нибудь другое, а сейчас еще раннее утро. В долине лежит туман, скрывая каштановые рощи и луга на склонах.

Когда санитары принесли тело в город, дома отодвинулись и закружились в хороводе, точно гонимые ветром сухие листья. Улицы раздались вширь, перемешались, входя одна в другую, превратились в площади. Санитары поставили носилки посреди такой площади, которую они прежде никогда не видели: она была выложена мраморными плитами, и мраморные лестницы со всех четырех сторон спускались к морю. Да, это был остров! Наступила ночь, в волнах отражался свет маяка. От стоявшего в бухте парусника шагал по волнам к острову человек. Очень высокий, закутанный в черный плащ. В глазах его горел какой-то странный огонь. Куда он устремлял взгляд, там появлялся маленький золотистый кружок, освещавший все, что хотели видеть глаза.

— Без документов, — сообщил пришедшему комиссар по делам иностранцев, стоявший на отделившемся от дома балконе, а дом тем временем медленно сползал к морю.

Человек в черном плаще откинул простыню с трупа. Голова умершего покоилась на красной шелковой подушке, левая рука подпирала щеку. А в правой руке он держал закрытую книгу, которая была заложена кинжалом с рукоятью, украшенной драгоценными камнями, в том месте, где покойный остановился, перед тем как уснуть. Или умереть. Одет он был в белое и зеленое. Его можно было хорошо разглядеть при свете уличных фонарей, которые срывались со своих мест и кружили над ним, как стая птиц. Длинные черные волосы, провансальская шапочка, из-под которой был виден круглый бледный лоб. Но что это? Он дышит?

И действительно, казалось, будто покойник ровно и спокойно дышит.

— Когда мы в него стреляли, на нем были красные штаны! — послышался неизвестно откуда голос капрала.

Человек в черном плаще, словно цирковой фокусник, снова прикрыл тело простыней и снова откинул ее. На носилках лежал совсем другой человек. Светловолосый, с загорелым лицом, в синей с позолотой одежде; правой рукой он держал у пояса гвоздику, словно нюхал ее перед тем как уснуть. Или умереть. Человек в черном плаще обернулся к публике:

— Я мог бы проделать это сто раз, и сто раз здесь оказывался бы совсем другой человек!

— А есть этому какое-нибудь научное объяснение? — спросил комиссар с парящего в воздухе балкона.

— Есть поэтическое объяснение, оно гораздо выше. Предположим, уважаемые дамы и господа, что этот человек жил в грезах некоей женщины и сам в это время грезил. Женщина эта не знает, что он умер, и спрашивает себя, где же он бродит. То, что вы здесь видите, — ответ на вопрос любящей женщины и на грезы самого этого человека.

— Чего доброго, в какой-то раз он окажется живым! — предположил светловолосый стражник, поднимавший повыше Куклу, держа ее за талию, чтоб ей лучше было видно.