Год кометы и битва четырех царей - [2]

— А Кукла говорила, что предложила себя слепому потому, что ее взволновали стихи, и она вдруг воспылала любовью к нему, и он, когда злость прошла, должно быть, понял это и потому бросил ей цветок. И заметьте: она не приколола его в изголовье кровати, на которой блудила с каждым встречным и поперечным!

Хорошо бы его прикрыть, да жаль, нет брезента. В конце сентября ночи холодные. А в холоде тело лучше сохранится. Если он был курящий, капрал и Ветеран могли бы разжиться сигаретами, но им мешал третий стражник, белобрысый парень с голубыми глазами.

— Да к тому же разные попадаются мужики, кто из грубости, кто по пьяни возьмет да и сунет этот самый цветок ей в деликатное место. Те, кто водится со шлюхами, не понимают, какое удовольствие можно получить от женщины, если обращаться с ней нежно!

Вообще-то надо бы оставить одного из стражников возле тела. Ветеран прочел мысли своего начальника и заявил:

— Если я проведу здесь ночь, завтра меня согнет в три погибели.

— Можно воткнуть в землю палку, а на конец повязать флажок с нашим знаком.

— И на всякий случай дадим два реала Бродяге, пускай спит тут всю ночь. Деньги спишем на харчи.

Бродяга сидел под смоковницей у верхнего края дороги, время от времени обрывал еще только чуть розоватые, незрелые плоды и отправлял их в рот. Услышав, что говорят о нем, утерся рукавом, поправил шапку на копне нечесаных волос, улыбнулся и снова принялся мусолить фиги. Однако протянул перед собой руку, маленькую, черную от грязи правую руку, а левой прижал к груди пышную зеленую ветку, как бы защищаясь. Он был карликом с длинными руками; когда открывал рот, показывал мелкие, но очень ровные и ослепительно белые зубы. Какая-то женщина родила его в лесу на горном склоне лет тридцать, а может, и сорок тому назад, младенца подобрали пастухи, услышавшие детский плач. Вырос среди овец, в апреле его стригли вместе с ними. И однажды с ним приключилось чудо. Он заболел, по телу пошли черные наросты, полные желтого гноя. Валялся голый на траве и бредил в жару. Пастушьи собаки покинули своих хозяев и пришли к больному. Их было семь, по числу отар, которые паслись в приграничном районе, они ходили вокруг мальчика и лаяли. И вот по всей округе и по городу разошелся слух, будто собаки бегают к ближайшему источнику, который слишком скуден, чтобы питать оросительную канавку, и потому вся вода уходит в землю, набирают в пасть воды и поливают ею болячки Бродяги. И он выздоровел. Тогда его привели в город, окрестили и нарекли именем Иоанна Крестителя. Дамы из общества «Милосердие Господне» вымыли его и приодели, приискали ему должность: два раза в неделю он должен был ездить в горы на черном с подпалинами осле, навьюченном двумя оплетенными кувшинами, и привозить в город чудодейственную воду того самого источника. Однако городские врачи заявили, что в этой воде ничего особенного нет, вода как вода, правда, один несогласный заявил, что дело не в воде, а в собаках, ведь они носили воду в пасти, и не исключено, что перед тем жевали какую-то траву, как они это делают после укуса змеи. Священник в своей проповеди сказал, что трава тут тоже ни при чем, Бродягу спасла его святая невинность, а сам предмет спора в это время сидел, одетый в чистую матроску, у самой кафедры. Впервые в жизни Бродяга вкусил горячей пищи. Ему щедро подавали. Через месяц-другой его перестали посылать за чудодейственной водой. Собранные деньги он потратил на вино и после этого побрел по ночному городу, лаял, блеял и свистел. Наутро его нашли распростертым между колонн одного из подъездов на центральной площади. После этой пьянки у него плохо слушалась левая сторона тела, постоянно текла слюна. И он вернулся в горы, на пастбища, сиесту проводил с собаками, а ночевал под звездами.

— Вот тебе два реала за то, чтоб ты всю ночь не отходил от этой палки! Видишь, на флажке королевский знак?

Бродяга вытаращил глаза, открыл рот и протянул руку. К трупу слетались мухи, их привлекала вытекшая из ран кровь, черными точками усеяли они побелевшие руки. Стемнело, и уже нельзя было различить, какие из них зеленые, какие синие. Бродяга вертел монету в пальцах, разглядывал ее так и эдак. Сунул в рот, потом выплюнул в подставленные ладони. Остался сидеть возле воткнутой в землю палки, к концу которой Ветеран прикрепил красный флажок со знаком пограничной охраны. Стражники сели на коней и поехали искать брода. Бродяга, прежде чем улечься на ночлег, захотел спрятать куда-нибудь монету в два реала. Подбрасывал ее на ладони, нюхал, сосал. Поискал камень, чтоб сунуть монету под него, — не нашел подходящего. Так и уснул с монетой во рту, ему приснилось, что он ее проглотил, и от этого по всему телу разлилось блаженство, как от выпитого вина. Самое надежное место для монеты — это желудок, живот, это вроде центральной площади в его утробе, вокруг нее стоят дома, а люди собрались в кружок поглазеть на монету. Бродяге снилось, что он играючи глотает и отрыгивает монету, и в конце концов он ее действительно проглотил.

— Паулос!

Она позвала его в третий раз. В руках Мария держала полную парного молока чашку с зелеными цветочками. Паулос сказал как-то, что если он тотчас не откликается на ее зов, так только потому, что любит следить за тем, как счастливый и исполненный любви голос Марии поднимается по лестнице, перепрыгивая со ступеньки на ступеньку, и через полуоткрытую дверь достигает кресла, в котором он отдыхает. Голос Марии для него — словно свежий ветерок, овевающий чело. Она еще спрашивала: