Год Кита - [26]

Что может ответить на это любитель и исследователь природы? Что сказал бы на это поэт? На каком языке говорить с людьми, которые знают только язык насилия?

Ответить можно словами Лоренсота, героя книги «Корни рая»: «Боже мой, Шолшер, как можно говорить о прогрессе, когда мы уничтожаем все вокруг, разрушаем и губим самые прекрасные и самые благородные проявления жизни? Наши художники, наши архитекторы, наши ученые, наши поэты стараются сделать жизнь прекраснее – но в то же время мы вырубаем последние оставшиеся на земле леса, мы живем, не снимая пальца со спускового крючка автомата, мы отравляем океаны и самый воздух, которым дышим, мы без конца испытываем атомные устройства… Надо бороться против этого безумия. Неужели мы не способны уважать природу и защищать красоту, если она не приносит нам денежной прибыли, если ею нельзя воспользоваться для каких-то сугубо практических целей? Неужели просто любоваться жизнью – это недостаточно полезное занятие?… Человеку необходимо научиться сохранять и те богатства природы, из которых нельзя сегодня изготовить подметки или швейные машины! Необходимо сохранить хотя бы заповедники, где какие-то виды животных и растений могли бы укрыться от опасности и где человек мог бы найти укрытие от своей собственной изобретательности и своей собственной глупости. Только тогда можно будет начать разговор о цивилизации».[42]

К концу декабря наш китенок начинает все чаще покидать свою мать. Сегодня он с интересом наблюдает за группой шестилетних китов, играющих неподалеку. Это его сводные братья; они нашли трехметровое бревно толщиной с фонарный столб. Бревно пропиталось водой, оно так избито, что кажется мягким, вся его поверхность облеплена зеленоватыми стеблями водорослей. Когда-то, давным-давно, спустившись к морю по течению одной из камчатских рек, оно попало в неторопливое Северное Тихоокеанское течение, которое подхватило его и вынесло далеко в открытые воды; теперь бревно дрейфует у берегов Калифорнии. Один из молодых китов берет конец бревна в зубы и, фыркая, мотает головой из стороны в сторону. Он явно наслаждается воображаемым сражением с ужасным «глубоководным чудовищем». До чего весело! Как приятно сжать мягкую древесину вспухшими деснами, сквозь которые медленно пробиваются зубы (у кашалота они появляются лишь в возрасте девяти лет)[43].

Приятели молодого кита заметили новую игрушку и ринулись к ней. Вот одному из них случайно достался удар по мягкому брюху. Его охватывает внезапный гнев. Мгновенно превратившись из игривого подростка в грозного самца, он, вспенивая воду, бросается в сторону и несется куда-то, точно торпеда, но тут же возвращается и наносит удар испуганному товарищу. Тональность подводного разговора – щелчков и тресков – резко меняется. Молодые самцы, обуреваемые малознакомыми ощущениями, выстраиваются в круг, как лепестки цветка,- головы к центру, хвосты наружу.

Но страсти утихают, и киты снова весело играют бревном, перебрасывая его в волнах.

Можно ли назвать поведение молодых китов игрой в прямом смысле слова? Но каково буквальное значение слова «игра»? Оно легко ложится на бумагу, однако я вовсе не уверен, что оно в точности отражает какую-либо из сторон поведения дикого животного. Зоологи спорят по этому вопросу. Одни решительно заявляют, что животные не работают, и, следовательно, нельзя говорить, будто они играют. Другие не противопоставляют игру работе, а определяют ее как действия, совершаемые ради самих действий, а не ради какой-либо полезной цели. И все же общепринятое мнение сводится к тому, что молодые животные играют и что игра для них – способ познания мира, тренировка, готовящая их к взрослой жизни.[44]

Я думаю, что только люди могут по-настоящему играть, любить, воевать, предаваться кровосмесительным страстям и совершать самоубийства. Строго говоря, все это – чисто человеческие действия, хотя биологи и пишут, что бобры «играют» на илистом склоне или что черные муравьи «воюют» с красными муравьями. Этими словами упрощенно обозначают сложные, не очень понятные нам действия животных; это условное употребление терминов, и не стоит придираться к нему. Когда известный орнитолог говорит о «разводах» или «безработице» среди пингвинов, вполне понятно, что он имеет в виду. Когда я пишу о самцах морского котика, «бездельничающих» на побережьях Аляски, я вовсе не осуждаю их за недостаток трудолюбия.

Но оставим в стороне определения. Мне вспоминаются игры кузины нашего кашалота – дельфина Опонони. Эту самку назвали так по имени прибрежной деревушки на острове Северном, в Новой Зеландии. Недолгая жизнь Опонони была ярка и восхитительна, и я не могу не рассказать здесь о ней. Началось с того, что владелец одного небольшого судна в этой деревне обратил внимание на молодую самку дельфина, которая не выказывала страха перед людьми. Затем ее стали замечать и другие. Она любила приближаться к купающимся и постепенно привыкла подплывать совсем близко к берегу, позволяя людям поглаживать ее и даже ездить на ней верхом. Во время рождественских каникул в Опонони приезжали по две тысячи туристов в день – так разлетелась слава о дельфине.