Год испытаний - [19]

— Останьтесь здесь, — сказал он, — на этом клочке земли, где золотая пшеница и руда всегда кормили вас. Останьтесь здесь, и Господь не покинет вас. Останьтесь здесь, мои дорогие друзья. Я обещаю вам: пока я жив и здоров, ни один житель деревни не останется один перед лицом смерти.

Он посоветовал нам все с молитвой обдумать и сказал, что позже спросит о том, какое решение мы приняли. Потом сошел с кафедры и стал вместе с Элинор обходить прихожан, отвечая на вопросы. Одни сидели, склонив голову, и молились. Другие расхаживали по проходу, спрашивая совета у друзей. И только тогда я заметила Томаса Стенли, сидевшего в последнем ряду. Он встал и прошел вперед, тихо разговаривая с теми, кто раньше или даже сейчас, но втайне исповедовал пуританизм. Он дал им понять, что поддерживает молодого пастора.

Я увидела, к своему стыду, что мой отец и Афра стоят в небольшой группе тех, кто был не согласен с планом мистера Момпелльона и недвусмысленно давал понять об этом окружающим. Я приблизилась к ним, чтобы послушать, о чем они говорят.

— Подумай о том, что мы будем есть, муж! Если мы уйдем из деревни, кто нас накормит? Да мы умрем от голода. Он говорит, что здесь по крайней мере мы будем всем обеспечены.

— Мало ли что он говорит! Послушай лучше меня: его словами сыт не будешь. Конечно, он и его жена получат свой хлеб от графа. Но ты видела когда-нибудь, чтобы такие, как они, дали хоть полпенни таким, как мы?

— Муж, ты совсем потерял голову. Конечно, не из-за любви к нам они сдержат свое слово, а из-за того, что боятся за собственную шкуру. Граф ведь не хочет, чтобы чума переметнулась на его поместье. А как от этого уберечься? Только если дать нам все необходимое, чтобы у нас появился смысл здесь остаться. Для графа эти деньги — пустяк.

Афра была неглупой женщиной, несмотря на все свои предрассудки. Она меня заметила и собиралась было подозвать, чтобы я помогла ей уговорить отца, но я отвернулась: я могла отвечать только за себя.

Когда Момпелльоны подошли ко мне, Элинор нежно взяла меня за руку, а пастор спросил:

— Анна, что ты решила? Скажи, что остаешься с нами! Без тебя нам с миссис Момпелльон будет трудно. На самом деле я даже не представляю, что мы без тебя будем делать.

Я уже приняла решение, но голос меня не слушался, и я ничего не ответила. Когда я наконец кивнула, Элинор Момпелльон обняла меня и долго не выпускала из своих объятий. Пастор пошел дальше по проходу, остановился поговорить с рыдавшей и заламывающей руки Мэри Хэдфилд. К тому моменту, когда он вновь поднялся на кафедру, они с мистером Стенли смогли уговорить всех сомневающихся. Все мы в тот день дали Господу обет, что останемся и никуда не сбежим, независимо от того, какие испытания ждут нас впереди.

Все, кроме Бредфордов. Они тайком покинули церковь и были уже на пути к своему поместью, чтобы сразу заняться подготовкой к отъезду в Оксфордшир.

Я вышла из церкви, ощущая какой-то необыкновенный душевный подъем. И не я одна: лица людей, прежде суровые, потеплели, и когда мы встречались взглядом, то начинали улыбаться. Поэтому я была удивлена, увидев заплаканные глаза Мэгги Кантуэлл, кухарки Бредфордов, поджидавшей меня у калитки моего дома. Мэгги не смогла прийти на службу из-за своей работы. На ней все еще был огромный белый фартук, лицо раскраснелось от ходьбы.

— Анна, они меня выгнали! После восемнадцати лет работы меня вышвырнули на улицу! Я пришла попросить тебя, чтобы ты помогла мне собрать вещи, Бредфорды уезжают через час. Они сказали, что после их отъезда дом будет на замке. Мы столько лет прожили там, а теперь нас уволили без всякого предупреждения. Как мы будем зарабатывать себе на хлеб?

Уголком фартука она вытерла слезы.

— Не плачь, Мэгги, — сказала я. — Давай лучше возьмем тележку и сходим за твоими вещами.

И мы отправились в Бредфорд-Холл. Мэгги, которой было уже за сорок, прекрасно готовила и сама очень любила поесть, так что комплекция у нее была соответствующая. Ей было трудно подниматься по заснеженной дороге в гору.

— Представляешь, — рассказывала она, с трудом переводя дыхание, — я запекаю баранью ногу к обеду, и тут они возвращаются из церкви раньше, чем обычно. Я переживаю, что не успею с обедом, тороплю моего помощника Брэнда, и тут входит сам полковник и заявляет, что мы все уволены. Даже не сказал спасибо, не спросил, как мы будем жить дальше. Только сказал: подайте обед на стол и убирайтесь.

Поместье гудело, как растревоженный улей. Запряженные лошади в нетерпении били копытами, слуги сновали туда и обратно, согнувшись под тяжестью многочисленных баулов и сундуков. Мы зашли через кухню и услышали наверху топот ног и требовательные голоса хозяек, потом поднялись на чердак в крохотную каморку Мэгги, которую она занимала вместе с другой прислугой. В этой клетушке размещались три койки, и у одной из них стояла на четвереньках Дженни, бледная перепуганная девушка, и пыталась увязать в узел свои скудные пожитки.

— Мэгги, она говорит, чтобы мы освободили помещение за час, а сама не дает нам собраться. Я с ног сбилась, выполняя ее поручения. Они никого не берут с собой, даже Джейн, которая с детства прислуживала миссис Бредфорд. Джейн плакала, умоляла не прогонять ее, но госпожа сказала, что мы, может быть, уже подхватили заразу. Они оставляют нас умирать на улице, ведь ни у кого из нас нет дома.