Год Иова - [27]

Он вспоминает её — одни коленки да локти, бледное худое лицо, которое окаймляют соломенные волосы, огромные глаза, полные боли и тоски. Он видит, как она стоит в грязном платьице на дороге, ведущей к океану, и, сцепив руки за спиной, смотрит на слепого, который сидит на тротуаре и играет на расстроенном аккордеоне. К аккордеону, который заклеен засаленной липкой лентой в местах трещин, крепится кружка для монет. Этот тщедушный ребёнок был совершенно очарован и забыл обо всём на свете — даже о младшеньких, за которыми надо было присматривать, чтобы они не утонули, не упали с карусели, чтобы не отравились жирной картошкой фри и чтобы их, наконец, никто не украл. Он видит, как она стоит летом в парке у переносной сцены, где играет оркестр, видит, как её руки и ноги, тонкие, словно соломинки, неловко двигаются в сонном танце на траве, в тени деревьев. Он видит её лицо, умытое по особому случаю и заплаканное — той ночью, когда он взял её с собой на симфонический концерт в Голливудский Концертный Зал.

Мог ли он сберечь её для той жизни, которой она была достойна? Как? Каким образом? Он садится на кровать и надевает ботинки. Он застёгивает на себе куртку и набрасывает на голову капюшон. Проверяет, с собой ли у него ключи. Открывает дверь и снова выходит под снег. Теперь ветер дует в спину, подгоняя его по белой пустынной улице. Из таверны Энтлера всё ещё доносится музыка. Сквозь пургу виднеется вывеска — смазанное розовое пятно. Он переходит невидимую дорогу, идёт между деревьев, сгибаясь под порывами ветра. Свет в оконцах трейлера Кимберли едва различим. Он снова стучит в дверь. Он, кажется, слышит её голос?

— Кимберли? — зовёт он. — У тебя всё в порядке?

Резко открывается дверь. Она в джинсах и свитере. Свет, который горит позади неё, сияет в её волосах, точно в распущенном шёлке.

— Не могли бы вы оставить меня в покое? — говорит она. — Не могли бы вы просто оставить меня в покое?!

Она захлопывает дверь.

К утру буря утихла. Перед колонной автобусов с актёрами и техниками съёмочной группы, в гору взбирается жёлтая машина со стеклянной кабиной, которую ведёт парень в прорезиненном костюме и шапке с наушниками. Машина очищает дорогу от снега, разбрасывая его по обочинам. Джуиту приятно смотреть на это монотонное зрелище. Съёжившись, он сидит рядом с Ритой и держит в руках книгу в мягкой обложке, где заложил пальцем страницу. За ночь «Альфа-Ромео» Кимберли была буквально погребена под снегом, так что сегодня Кимберли едет вместе со всеми в автобусе. Теснее от этого не стало. Для этого она слишком худа. Джуит старается не смотреть на неё.

АПРЕЛЬ

Под темными гималайскими кедрами Джуит помогает Сьюзан подняться в дом по старым цементным ступеням. Они идут медленно. Она сильно похудела, и ей хватает сил только для того, чтобы наступать здоровой ногой. Со стороны больной ноги её поддерживает Джуит. Она чувствует себя больной и слабой, он чувствует себя старым. Каждые несколько ступеней они останавливаются, чтобы отдохнуть. Ей всегда становится хуже на шестой и последний день месячного курса лечения. Сегодня как раз последний день курса. Оба они уже свыклись с тем, что с каждым днём лечения тень болезни всё больше сгущается.

Когда они возвращаются из Медицинского центра, Джуит везёт её по пустынным окраинным улицам, потому что им всегда, хотя бы один раз, приходится останавливаться. Сьюзан открывает дверь и её рвёт в придорожную канаву. Да, это неприятно, некультурно, нечистоплотно, но Сьюзан ни за что не желает пользоваться пластмассовым контейнером с крышкой, который он специально держит в машине. (Она, кстати, настаивает на том, чтобы они всегда брали её машину — ту самую, к ветровому стеклу которой прикреплены игрушечные копии собак Ламберта). Ей не по себе от одной мысли, что Джуиту придётся опорожнять и отмывать этот контейнер. Стоит ему только об этом заговорить, она грозится нанять сиделку. И спор на этом заканчивается.

День солнечный, но прохладный. Подпорная стенка, о которую они опираются, поднимаясь бок о бок, она — перехватывая дыхание, он — поддерживая её, тоже холодная. Внутренняя сторона стенки густо поросла порыжевшим мхом. Ступени устланы толстым слоем хвойных игл. Из-за этого подниматься труднее. Но он нарочно не подметает ступени. Он боится, что однажды не сможет удержать её, и она упадёт. Иглы смягчат удар. Важно, чтобы она не порезалась. Если начнётся кровотечение, остановить его будет непросто. Если вообще возможно. Лекарства, которые вводят ей капельно в течение долгих пяти часов, рано или поздно сводят на нет свёртываемость крови, если этого уже не произошло. Важно не внести никакой инфекции. Каждую неделю её организм всё больше и больше теряет способность бороться с инфекцией.

Опасность возрастает в те дни, когда только-только кончился курс лечения. Обычная простуда может быстро перейти в воспаление лёгких, вот почему этой холодной весной он заставляет её кутаться. На ней вязаная шапочка, которая на момент покупки была голубой, но с годами выцвела и стала тошнотворного болотного цвета. В отверстиях, проеденных в шапке молью, проглядывает бледная безволосая кожа Сьюзан. Все её волосы — нежные седые волосы пожилой женщины — выпали. Она не хотела, чтобы он покупал ей новую шапочку. Вопреки возражениям с её стороны, он носил её грязную скомканную одежду в сухую чистку и в прачечную: ему даже нравилось сидеть на шатком пластмассовом оранжевом стуле, который был нагрет зимним солнцем, в комнате с белыми стенами и читать под звуки, доносящиеся из стиральных машин. Вся её одежда — старая, выцветшая и облезлая. Однако, она ни за что бы не согласилась поехать с ним в магазин купить новую.