Год Иова - [26]

Она бросает водолазку на стул. Бюстгальтер крепко обтягивал её массивные груди, словно парус, надутый ветром. Её кожу теперь покрывало множество родинок, как бывает у пожилых женщин. Он отворачивается.

Она говорит:

— Вся проблема была в Конни. Конни и её дети.

— Нет, — холодно отвечает он. — Проблема была во мне. Я не мог смириться с тем, что между нами всё кончено. Я не мог этого принять, не мог даже думать об этом.

Он застёгивает молнию своей куртки.

— А у тебя не хватало духу сказать мне, что я стал пятым колесом. Ты оставалась добра ко мне столько, сколько могла. Не удивительно, что иногда ты теряла контроль над собой. — Я? Оставалась к тебе добра? Чёрт меня подери! Да как бы я без тебя за детьми присматривала?

Она идёт в ванную. В умывальнике плещется вода. Он слышит, как она фыркает. Она смывает свой грим. Её голос вибрирует в кафельных стенах ванной:

— Я обманывала себя, думая, что смогу. Но этот обман разлетелся на куски. Двадцать четыре часа вместе с Конни и только с ней? Забудь.

— Спокойной ночи, — отзывается он, надевает капюшон и открывает дверь.

От холода перехватывает дыхание. Он захлопывает дверь за собой. Вобрав голову в плечи и опустив её, он идёт к своему номеру. Конни всегда усмехалась, когда Рита кидалась вещами в Джуита. Рите нуждалась в мишени, так уж она была устроена. С уходом Джуита мишенью стала бы Конни. Она была хорошо сложенной, но при этом высокой и ширококостной, словно Микеланджелова колдунья, выросшая в лачуге арканзасского издольщика. Пожалуй, она бы не захотела стать мишенью для Риты — по крайней мере, после Отто — мясника-мужа, который весил триста шестьдесят фунтов, и который избивал её каждый месяц целых одиннадцать лет, прежде чем она ушла к Рите. Скука ли положила конец отношениям двух женщин? Возможно. Время может сыграть с правдой жизни любую шутку. Скорее всего, сегодня Рита просто сказала так, чтобы поднять Джуиту настроение — как будто сейчас это имело какое-нибудь значение. Теперь об этих событиях ему могли напоминать только шрамы, которые начинали болеть в сырую погоду.

Ключ от его номера стал тёплым — всё это время он сжимал в ладони, которую сунул в карман. А замок холодный. В его номере, который ничем не отличается от номера Риты, пахло дезодорантом. Он совершенно обмяк. Горничная сложила текст его роли, который он, уходя, оставил на диване, тонкую голубую книжку с кроссвордами и несколько романов в мягком переплёте в аккуратную стопку. Его большой переносной магнитофон с двумя колонками стоит рядом с лампой на столике у кровати. Он нажимает кнопку. Звучит музыка. Квинтет исполняет Брамса. Он снимает куртку и смотрит теперь уже на свою бутылку виски. Скотч вряд ли придётся по вкусу после хлебной водки, но он всё равно наливает себе полстопочки на ночь. Перед ужином он пытался дозвониться до Билла, но никто не ответил. Теперь уже слишком поздний час. Пожалуй, он это отложит. Он снимает ботинки, взбивает подушки, ложится на кровать, закуривает сигарету и начинает медленно потягивать скотч.

Что же он сказал ей в то утро такого, что взбесило её? Они вместе лежали в постели. На цыпочках она принесла кружки с кофе, заползла под одеяло и легла рядом с ним голой. Он ещё не проснулся. После того, как в доме поселились Конни и её дети, это случалось нечасто. Рита спала с Кони. Дети спали — на кухне, в ванной, на кушетке и на полу. Их было всего четверо — это только казалось, что их целая дюжина. Теперь это было по меньшей мере событием — если Рита ложилась в постель с Джуитом. Он радовался.

Они сонно позанимались любовью, ласково нашёптывая что-то друг другу, как если бы их тела не соприкасались уже тысячу раз до этого и были полны неожиданных открытий. А потом он что-то сказал, отпивая из кружки. И тут она начала кричать на него и бить — сперва кулаками, а потом запустила в него табуреткой. Табуретка попала в дверь, которую он, убегая, успел за собой закрыть. Вот почему тем утром он оказался на лестнице полуголым — путаясь ногами в скомканной одежде и заслоняя руками голову от снарядов Риты.

Он судорожно встряхивает головой, встаёт с постели, идёт в ванную за аспирином, обрызгивает лицо водой, выключает свет в ванной и укладывается обратно в постель. Зачем он пытался подняться обратно по лестнице? Он мог одеться в то, что она выбросила с лестницы. Зачем же он хотел подняться обратно? Для того ли, чтобы помириться с Ритой, силой остановить её и держать до тех пор, пока ярость её не утихнет? Она была ниже ростом. Он был сильнее. Он уже не раз делал так. Но нет — не в тот раз. В тот раз это была их последняя битва, конец войны — и он это знал.

Он стоит у постели, наморщив лоб, стряхивает пепел с сигареты в маленькую пепельницу, пьёт скотч и вспоминает Дарлин. Этих чумазых детей он отчётливо видит перед собой, и никакие годы не способны притупить это воспоминание. Господи, сейчас все они уже взрослые люди, даже Бабби — пухлый и юркий четырёхлетний малыш. Но не его он сейчас вспоминает. Он вспоминает Дарлин, старшую дочь Конни, двенадцати лет. Он встряхивает головой и тушит сигарету. Неужели это правда? Неужели он хотел подняться обратно по лестнице из-за Дарлин?