Год Иова - [10]

Шрифт
Интервал

Он вешает пиджак в шкаф, кладёт конверт на туалетный столик рядом со своим креслом, где намерен расслабиться. Кофе и вино, которые они со Сьюзан выпили за обедом, уже давно просятся наружу. Помочившись, он выходит из уборной, умывает лицо холодной водой, вытирается полотенцем, выходит из ванной и, направляясь обратно в гостиную, слышит из комнаты для гостей покашливание, шаги, перешёптывание. Он останавливается. Какое-то мгновение он только растерян. Но затем настораживается. Кто это ещё там? Как они проникли внутрь? Это не Билл — его машины в подземной стоянке не было. Он сейчас на пути в мюзик-холл. В одиночестве. Что ему весьма неприятно.

Джуит идёт на кухню — ближайший телефон находится там. Он не включает свет. Он снимает трубку, и на ней зажигаются прозрачные пластиковые кнопки. Его рука дрожит. Что нужно набрать, чтобы позвонить в полицию? Он не знает. Он нажимает «0». На другом конце провода — гудки. Джуит слышит шаги позади и оборачивается. Он испуган. Он чувствует себя стариком, неспособным постоять за себя. Но бояться нечего. Там стоит Долан Хэйкок. Он мало отличим от тени, но вполне узнаваем. Он заправляет рубашку в брюки. Он — отец Билла. Невысокий и подтянутый, как и Билл, но семнадцатью тяжкими годами старше своего сына. Джуит вешает трубку.

— О, Боже, — говорит Долан. — Извини. Я думал, тебя нету дома.

Он вздрагивает и прищуривается, когда Джуит включает свет.

Лоснящийся шейный платок Долана растрёпан, воротник расстёгнут, брюки помяты и в пятнах, как и перекинутый через руку пиджак, хотя костюм абсолютно новый. Дешевая вязаная безрукавка какого-то неописуемого рыжевато-зелёного цвета. Ковбойские сапоги, в которые заправлены брюки, тоже совсем новые, но, видимо, не дешёвые, хотя и бледноваты. Чёрные волосы Долана всклочены. Джуит улавливает запах Долана — помесь подсохшего пота с несвежей выпивкой. Долан говорит быстро, нервно, одно слово наскакивает на другое — так оправдывается уличённый лгун.

— Я тут немного прикорнул.

Он нервно оглядывается через плечо и придвигается ближе к Джуиту. Джуит уже не раз слышал этот самодовольный смешок, который всегда был ему неприятен.

— Я маленько перебрал вечером. У Скиппера. На пляже. Знаете, да?

Джуит знает. Это несколько деревянных лачуг выцветшего красно-кирпичного цвета, соединённых шаткими переходами. Заведение располагается на возвышенности — из его окон открывается неплохой вид. Там есть два бара с широкими окнами, замутнёнными солью морского воздуха, которые глядят в сторону моря, словно глаза с катарактой. Днём это место населяют подвыпившие бездельники с пляжа и старых яхт. А ночью в ресторане заведения собираются актёры, музыканты и телевизионщики из Малибу и Беверли Хиллз — дело в том, что у Скиппера лучший в стомильной округе шеф-повар, приземистая старая португалка с нравом ведьмы, чьи дети и внуки — метрдотели, официанты, посудомойщики — всегда суетятся, боясь её острого языка. Долан никогда бы не стал есть у Скиппера. Долан принадлежал к его дневной клиентуре, если он вообще мог к чему-то принадлежать. Тем не менее, то, что Долан знает про заведение, удивляет и возмущает Джуита. Джуит, как и большинство завсегдатаев Скиппера, хочет, чтобы о существовании этого места знали немногие. Это его обитель, его и Билла. Неужели Билл сглупил настолько, что рассказал о нём отцу? С Билла станется.

Долан тем временем трещит дальше:

— Я неважнецки вёл тачку. Проезжал мимо и подумал, если Билл на месте, он даст мне проспаться. Он сказал, что сегодня вечером вы куда-то идёте вдвоём. Он сказал, что вы встретитесь где-то в городе.

— Насчёт последнего он явно ошибся, — замечает Джуит.

— К тому времени, когда вы вернётесь, я собирался быть уже далеко отсюда, — возражает Долан.

Он улыбается жёлтыми зубами. Улыбка зажигает его и придаёт обаяния. От этого существа Билл унаследовал свою восхитительную улыбку. Джуит не выносит долановской улыбки.

— Послушайте, — говорит Долан, — вы же не хотите, чтобы я сейчас натворил дел на своей тачке на каком-нибудь перекрёстке? Это будет крупная неприятность.

— Ты здесь не спал, — холодно говорит Джуит. — Ты здесь был не один. Я слышал, как вы шептались. Где твоя потаскуха, Долан? Выметайтесь отсюда оба. Сегодня я никуда уходить не собираюсь.

— Потаскуха?

Долан словно ошеломлён. Не очень-то убедительно. Он снова бросает взгляд через плечо. Как только он это делает, из гостиной доносится какой-то шумок. Джуит идёт туда, и Долан трусит за ним.

— Послушайте, мистер Джуит, — настороженно говорит он приглушённым голосом, не желая, чтобы его услышали лишние уши; он испугался, и поэтому называет Джуита мистером, — это не потаскуха. Это леди высшего класса. Она была у Скиппера, и…

Леди высшего класса оказывается крупной женщиной, ростом повыше многих мужчин. Джуит заметил это, как только подошёл поближе к её ногам. Она неуклюже распростёрлась над своей широкой сумкой, которую умудрилась оставить прямо у входной двери. Теперь она что-то из неё достаёт. Сумка лавандового цвета из мягкой кожи. На женщине самотканое твидовое шотландское платье цвета вереска, зелёная блузка из чистого шёлка, зелёные туфли кустарной работы. Её лицо, обрамлённое серым импозантным париком, выглядит на шестьдесят лет, хотя, возможно, будь на нём косметика, оно бы выглядело моложе. Но у неё не хватило времени на косметику. Она говорит Джуиту:


Рекомендуем почитать
Рассказы

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


«Я, может быть, очень был бы рад умереть»

В основе первого романа лежит неожиданный вопрос: что же это за мир, где могильщик кончает с собой? Читатель следует за молодым рассказчиком, который хранит страшную тайну португальских колониальных войн в Африке. Молодой человек живет в португальской глубинке, такой же как везде, но теперь он может общаться с остальным миром через интернет. И он отправляется в очень личное, жестокое и комическое путешествие по невероятной с точки зрения статистики и психологии загадке Европы: уровню самоубийств в крупнейшем южном регионе Португалии, Алентежу.


Железные ворота

Роман греческого писателя Андреаса Франгяса написан в 1962 году. В нем рассказывается о поколении борцов «Сопротивления» в послевоенный период Греции. Поражение подорвало их надежду на новую справедливую жизнь в близком будущем. В обстановке окружающей их враждебности они мучительно пытаются найти самих себя, внять голосу своей совести и следовать в жизни своим прежним идеалам.


Манчестерский дневник

Повествование ведёт некий Леви — уроженец г. Ленинграда, проживающий в еврейском гетто Антверпена. У шамеша синагоги «Ван ден Нест» Леви спрашивает о возможности остановиться на «пару дней» у семьи его новоявленного зятя, чтобы поближе познакомиться с жизнью английских евреев. Гуляя по улицам Манчестера «еврейского» и Манчестера «светского», в его памяти и воображении всплывают воспоминания, связанные с Ленинским районом города Ленинграда, на одной из улиц которого в квартирах домов скрывается отдельный, особенный роман, зачастую переполненный болью и безнадёжностью.


Площадь

Роман «Площадь» выдающегося южнокорейского писателя посвящен драматическому периоду в корейской истории. Герои романа участвует в событиях, углубляющих разделение родины, осознает трагичность своего положения, выбирает третий путь. Но это не становится выходом из духовного тупика. Первое издание на русском языке.


Про Соньку-рыбачку

О чем моя книга? О жизни, о рыбалке, немного о приключениях, о дорогах, которых нет у вас, которые я проехал за рулем сам, о друзьях-товарищах, о пережитых когда-то острых приключениях, когда проходил по лезвию, про то, что есть у многих в жизни – у меня это было иногда очень и очень острым, на грани фола. Книга скорее к приключениям относится, хотя, я думаю, и к прозе; наверное, будет и о чем поразмышлять, кто-то, может, и поспорит; я писал так, как чувствую жизнь сам, кроме меня ее ни прожить, ни осмыслить никто не сможет так, как я.