— Да, профессор, — сказал Саак. Потом, приблизив голову к окошечку, прибавил: — Я знаю вас, Стефан мне про вас рассказывал. Хочу у вас насчет камня спросить, как быть… Как вы думаете?…
«Значит, я и он. Спасибо тебе, добрый человек, за такую честь. Значит, мы с тобой близкие люди. Товарищи Стефана оба…»
— Как вы сами предложите, — сказал Аристо.
— Председатель сказал, мы поставим, селом, — сказал Саак, товарищ Стефана.
Все смотрели на тот дом, где жил Стефан. Ждали Микаэла. В доме расставались два человека.
— Что тебе сказать… Я сейчас, конечно, ехать не могу, сам видишь, сейчас невозможно. Но я здесь не останусь, клянусь, я не останусь здесь… Смотри, тебя ждут.
— Ничего, пусть ждут, ничего… Я люблю тебя, и ты любишь меня, нам врозь нельзя. Надо что-то придумать…
— Я все продумала. Поверь, я здесь ни за что не останусь. Завтра же сообщу по телефону главному врачу. Ну пойдем, я провожу тебя до машины…
Уехали.
Нора смотрела вслед удалявшейся машине. Грядущие годы разрушали, изменяли облик этого дня. Повергались постаревшие деревья, вырастали новые, мелели, высыхали озера и реки, появлялись другие, рождались дети, делались взрослыми, старели, сгибались старые. Грядущие годы меняли и ее. И она видела все это. И боялась. И не могла отступить.
В оранжевом зареве носились два ворона, беззвучно маячили, парили, парили, парили… Вечер был.
Ночью она в первый раз зажгла подаренный врачом фонарь. И зашагали по дороге два человека, Нора и Саак. Кругом была ночь, неподвижные огни.
Неподвижные огни и один движущийся огонек.
Белый камень, который когда-то привезли для некоего Саргиса, тот необтесанный камень, на котором молодой своей головой спал когда-то молодой Стефан Есаян, обтесали и поставили на его могиле. Это было бы его единственным желанием, если бы можно было его спросить об этом и если б мог он ответить.
На камне высекли его имя, год рождения и год смерти. А что было между этими датами? Маленькую черточку поставили.
Ничего, мол, не было.
