Год гиен - [26]

Паверо сделал знак, и воин замолчал.

— Кожу бога? — переспросил Паверо, впервые посмотрев прямо на Семеркета.

Тот кивнул.

Паверо на мгновение был застигнут врасплох. Он быстро опустил голову, задумчиво уставившись в пол из черного базальта. Спустя мгновение градоправитель поднял глаза и с сомнением в голосе проговорил:

— Кожа богов — золотая. И вечная. Самый прочный материал на свете. Не могу себе представить, чтобы мальчик имел в виду именно… Нет, кожу бога — золото — нельзя «сделать».

— По крайней мере, господин градоправитель признает теперь, что мальчик со мной говорил.

Паверо ощетинился.

— Ничего подобного. Ясно, что ты просто подпал под чары пустыни. Только и всего. Ты вообразил себе так называемого «царевича».

Хотя Семеркет ничего на это не ответил, от него исходило презрение — презрение к чрезмерно роскошному одеянию градоправителя, к его искусно уложенному парику, в крошечные косички которого были вплетены золотые капли, а больше всего — к неизменной надменности. По мнению Семеркета, Паверо представлял собой наилучший образчик пустоголовой знати.

Терпение Паверо, в конце концов, лопнуло.

— Я ясно вижу твою враждебность, чиновник. Эти чувства взаимны. Я знаю: для тебя я — просто «старый кляузник с засранными мозгами». О да! Мне известно, что именно так — ты меня назвал. Не отрицай!

Семеркет молча проклял своего брата за то, что тот выболтал эту историю.

— Тем не менее, — продолжал западный градоправитель, — на этой стороне реки правила устанавливаю я. А ты будешь делать то, что я говорю.

— Я работаю на министра, господин. Ваши распоряжения меня не затрагивают, — негромко ответил Семеркет.

Это было для Паверо уже слишком. Он поднялся с кресла.

— Ты!.. У тебя нет семьи, которую следовало бы принимать в расчет! Ты не смеешь говорить со мной подобным образом! Я не буду помогать тебе, чиновник! Никаких припасов не дам. Все мои подчиненные получат указания ничего тебе не рассказывать. А когда ты умрешь, тебя могут похоронить без савана и без гробницы!

Семеркета не впечатлили эти угрозы, в его черных глазах заплясали огоньки. Он достаточно хорошо разбирался в людях и, когда Паверо стал угрожать рассказать про его поведение министру, то понял: тем самым градоправитель выдает, как сильно он испуган. И чиновник не замедлил воспользоваться предоставленным ему оружием.

— Тогда я сообщу министру Тоху, что подозреваю вас в заговоре, как подозревает градоправитель Пасер. Вас следовало бы расспросить более тщательно.

Меджай Квар ошеломленно уставился на Семеркета. То ли перед ним был самый храбрый человек на свете, то ли безумец. Западный градоправитель был братом королевы Тийи, старшей жены фараона. Понимает ли чиновник, чем он рискует, распуская язык?

Паверо тоже молча глядел на Семеркета. Градоначальник вытянулся у своего кресла во весь рост, лицо его покраснело еще сильней. Но он не смог яриться долго. Гнев испарился столь же быстро, как и вспыхнул, и пожилой вельможа неловко опустился в кресло.

Прежде чем снова заговорить, градоначальник долго вздыхал, поглядывая на Семеркета из-под полуопущенных век, словно оценивая его.

— Пасер ошибается. Это преступление меня беспокоит — ты даже не представляешь, насколько сильно беспокоит. Он воспользовался случаем, чтобы выставить меня дураком, особенно теперь, когда ему удалось привлечь внимание моей сестры. Даже она, старшая жена фараона, громко требует правосудия. Тийя убеждена, что из-за этой смерти нас всех ждет едва ли не погибель, торопит меня положить всему этому конец. Но что я могу сделать?!

Семеркет спокойно смотрел на градоправителя.

— Если вы и впрямь хотите распутать это дело, следует разрешить мне выполнять мою работу без вашего вмешательства и без вмешательства меджаев.

Паверо снова разразился вздохами. Потом кивнул:

— Найди убийцу, чиновник.

Но его обведенные краской глаза все еще пылали усталой ненавистью.

Семеркет поклонился.

Когда он повернулся, чтобы уйти, Паверо снова заговорил:

— Куда ты теперь отправишься?

— В деревню строителей гробниц, которую называют Местом Правды. Расспрошу там соседей старой госпожи.

— После того, как их расспросишь, передашь мне все, что они рассказали.

Семеркет покачал головой:

— Не смогу. Чтобы поймать убийцу, я должен оставить это в тайне.

Паверо долго размышлял над его словами. Потом западный градоправитель устало махнул рукой, разрешая Семеркету и меджаю удалиться. Последнее, что увидел чиновник — как Паверо ссутулился в своем кресле, глядя в никуда.

Двое мужчин зашагали через громадные залы с высокими потолками храма Диамет. Семеркет с интересом глазел по сторонам — он никогда прежде не бывал в царской резиденции. Плитки из бирюзового фаянса, которыми были выложены стены, светились в лучах полуденного солнца, а ярко раскрашенные колонны, поддерживающие высокие потолки, были слишком многочисленны, чтобы можно было их сосчитать. Золото и серебро поблескивали с чеканных ваз, полных даров поздней осени. Ветер раздувал на дверях и окнах прекрасные ткани, не пускавшие в помещение стаи черных мух.

Диамет был храмом, посвященным Амону-Ра — что верно, то верно. Но в придачу он являлся центром власти Западных Фив. Писцы, воины, слуги, знать спешили повсюду по своим важным делам. Почетная стража, набранная из ливийских наемников, маршировала в боевом строю или стояла у дверей личных покоев фараона, следя, чтобы никто туда не вошел.