Год гиен - [25]

Размышляя над этой головоломкой, Семеркет начал быстро собирать как можно больше черепков разбитого глиняного горшка, сам не зная, зачем он это делает. Сложив черепки в свой плащ, он связал концы — и тут услышал голос:

— Здесь делают кожу бога…

Семеркету показалось, что этот голос донесся одновременно со всех сторон. Он круто обернулся, вглядываясь вверх, в скалы, и, наконец, разглядел мальчика верхом на осле. Мальчик смотрел на него сверху вниз. Голова его была выбрита, по вдоль виска висела косичка, как у царевича из семьи фараона.

— Что ты сказал? — окликнул его Семеркет.

— Тут ее делают. Кожу бога.

Семеркет начал взбираться обратно, обнаружив, как трудно вернуться по своим следам туда, где лежала куча известняковых камней. Поднимаясь, он продолжал говорить с мальчиком:

— Я не понимаю, о чем ты!

— Они приходят каждый месяц.

— Кто?

— Те, кто делают кожу бога. Когда Хонс, бог луны, прячет свое лицо.

Мальчик улыбался.

— Когда нет луны?

Подросток промолчал. Семеркет вспомнил, что последние дна дня луны не было.

— Кто ты такой? Подожди меня там, пожалуйста! Мне нужно с тобой поговорить.

Семеркет добрался до тропы и побежал туда, куда скрылся мальчик. Он следовал изгибам дороги, надеясь заметить мальчишку в расщелинах впереди.

— Пожалуйста! — закричал он снова. — Подожди!

Ответом было только молчание. Когда Семеркет, запыхавшись, добрался до края утеса, мальчика нигде не было видно, вместо него впереди стоял меджай с опущенным копьем. Его глаза с красными прожилками сердито поблескивали на черном лице.

Семеркету ничего другого не оставалось, кроме как медленно поднять руки над головой.

* * *

Западный градоправитель Паверо теребил веер из коротких перьев зуйка, глядя в сторону, как будто ему была ненавистна сама мысль о том, чтобы обращаться непосредственно к Семеркету.

— Придя сюда, ты нарушил закон, — сказал он. — Тем более, ты явился, не предъявив мне сперва своих верительных грамот. Тебе еще повезло, что остался жив — меджаям приказано убивать непрошенных гостей на месте.

Паверо снизошел до того, чтобы вперить уничижительный взгляд в меджая, стоящего в дальнем конце комнаты — градоправитель словно обвинял воина за то, что тот не выполнил свой долг, раз Семеркет стоит сейчас перед ним живым.

Меджай моргал, делая героические попытки не заснуть. Его глаза слезились от усталости.

Паверо потеребил веер, не замечая, что стражник почти спит на ногах, и продолжал разглагольствовать:

— Если каждому простолюдину будет позволено рыскать…

Семеркет поднял знак министра, висящий на цепи с яшмовыми бусинами.

— Министр Тох даровал мне беспрепятственный доступ в любое место.

Холодные глаза Паверо едва скользнули по знаку, а его нервные пальцы продолжали терзать веер.

— Я скажу министру Тоху, что в Западных Фивах не может быть двух властей. Я скажу ему, что в таком случае будет нарушена гармония Маат.

Семеркет пожал плечами:

— Как того пожелает господин.

Паверо рассердило равнодушие Семеркета. Он вспомнил, что именно этот чиновник сказал о нем, вспомнил смех, который поднялся в покоях министра, когда остальные услышали слова — «старый кляузник с засранными мозгами».

Густо покраснев при воспоминании об этом, западный градоправитель выдернул из веера несколько перьев и попытался сменить тактику. Он улыбнулся; его тонкие губы, раздвинувшись, обнажили длинные узкие зубы.

— Мне любопытно, чиновник, как ты ухитрился проскользнуть мимо башни меджаев?

Семеркет увидел панику, мелькнувшую в глазах воина, испещренных красными прожилками. Уснуть на посту — за это меджаям полагалось суровое наказание, вплоть до увольнения со службы.

Чиновник быстро прикинул, что ответить.

— Я… прошел по высокой тропе над башней, господин, — спустя мгновение ответил он. — Я видел мальчика… царевича… Заинтересовался и решил с ним встретиться.

На лице стражника явно прочиталось облегчение. Но следующие слова Паверо заставили черного наемника вновь задрожать от страха.

— Если это правда, меджай Квар, то во время твоего дежурства в Великое Место вторглись двое посторонних. Что ты думаешь об этом, а?

Воин упал на колени, сложив руки на груди.

— Там не было никакого мальчика, господин. Пока мы шли из Великого Места, этот человек всю дорогу твердил мне, что ему явился царевич. Но когда я осмотрел тропу, там не было никаких отпечатков ног, кроме его собственных. Я подумал, что он или лжет, или безумен. Поэтому и привел его к вам.

Паверо повернулся к Семеркету с той же зубастой улыбкой.

— Я согласен с меджаем, чиновник. Ты не знаешь пустыню так хорошо, как знаем ее мы. Это загадочное место, способное вызывать галлюцинации и видения у таких наивных людей, как ты.

— То была не галлюцинация. Мы с этим мальчиком разговаривали.

Паверо не привык, чтобы ему возражали; его губы стали еще тоньше из-за еле сдерживаемой ярости. Он неистово принялся обмахиваться веером — только для того, чтобы очутиться в вихре разлетевшихся перьев зуйка. Потом швырнул опахало на пол.

— И что же, в таком случае, этот «юный царевич» сказал тебе?

— Что там делали кожу бога.

Меджай встал, раздраженно указав пальцем на Семеркета:

— Я же говорю, там не было никакого мальчика!