Год длиною в жизнь - [43]

Я настолько опешил, что у меня перехватило дыхание. Пока я стоял, остолбенев, словно прикованный к месту, Белла шагнула вперед и протянула ему руку.

— Привет, Дьюи! Меня зовут Белла. — Она оглянулась на меня. — Мы с Доном проделали долгий путь, чтобы взглянуть на вас.

Он кивнул ей, но тут же перевел взгляд на меня. Лицо его ничего не выражало, но я-то знал, что наш столь неожиданный визит отнюдь его не обрадовал. Молчание затягивалось, стоять и дальше на пороге было уже неловко, и Дьюи наконец отступил назад и в сторону.

— Ну хорошо, входите, — сказал он.

Я бы погрешил против истины, сказав, что мне было легко войти в этот дом. «Кажется, я совершил большую ошибку», — подумал я, протискиваясь мимо Дьюи, пока он запирал дверь. Встреча старых друзей обещала быть нелегкой, и я буквально кожей ощущал разлитое в воздухе напряжение. Старые обиды отнюдь не были прощены — или забыты.

Показывая дорогу, Дьюи первым двинулся вглубь дома и привел нас в скромную гостиную. Там на диване сидел юноша, которого Дьюи нехотя представил:

— Это Кэмерон.

Я кивнул в знак приветствия, подумав про себя: «Значит, Дьюи все-таки поступил как должно».

— Рады познакомиться, — в унисон сказали мы с Беллой и пожали руку юноше, усаживаясь рядом с ним на диване.

Неловкая пауза возникла, когда Дьюи сказал, обращаясь к сыну:

— Это Дон ДиМарко и его жена, Белла. — И, пожав плечами, добавил: — Мы были друзьями… когда-то.

Острая боль пронзила мне верхнюю часть желудка, но я не подал виду. Я и теперь не сомневался, что рак здесь ни при чем. Белла нашла мою руку и крепко сжала ее. Мы оба знали, что она только что проспорила дюжину котлеток из моллюсков.

Кэмерон вежливо извинился и встал. Ему явно не хотелось присутствовать при неприятном разговоре. Он направился к выходу, и я позавидовал ему. Дьюи опустился в потертое глубокое кресло, и я задал себе дурацкий вопрос: неужели мы не сможем преодолеть столь смехотворную дистанцию, что разделяет нас?

После традиционного предложения перекусить и освежиться — от чего мы с Беллой дружно отказались — Дьюи взял быка за рога.

— Зачем ты приехал, Дон? — спросил он.

Не знаю, чего я ожидал, направляясь сюда, но явно не этого. Мне пришлось сделать над собой усилие, чтобы проглотить комок в горле. Белла ничего не сказала, но вновь крепко сжала мою руку — явно пытаясь передать мне часть своей силы и собранности.

— Чтобы помириться, — пробормотал я. — Послушай, Дьюи. Я пришел сказать, что мне очень жаль…

— Помириться? — с издевательской улыбкой прервал он меня. — Почему именно сейчас?

— Потому что прошло уже очень много времени, — ответил я, повышая голос.

«Потому что это ты виноват в том, что наши пути разошлись, черт тебя подери!» — хотелось в голос заорать мне.

Но он лишь покачал головой, и я предпочел прибегнуть к логике и добавил:

— Потому что мы с тобой дружили с самого детства, а жизнь слишком коротка, чтобы таить обиду друг на друга.

Я вдруг почувствовал, что дрожу от гнева и тревожного ожидания.

Он вновь покачал головой.

— Было время, когда ты был действительно нужен мне, Дон, но…

— Но я не сказал тебе того, что ты хотел услышать? — перебил я его. — Верно? — Я покачал головой. — Ты искал легкого способа выйти сухим из воды, а я тебе его не предложил, правильно?

Он тяжелым взглядом уставился на меня, и в глазах его вспыхнула ненависть. Случись подобное несколько десятилетий назад, мы бы уже мутузили друг друга — и оба знали это. Повернувшись к Белле, я с деланным равнодушием передернул плечами:

— Что ж, я, по крайней мере, пытался, — и сделал попытку встать с дивана. — Поехали домой.

Белла согласно кивнула и тоже привстала.

Выражение глаз Дьюи мгновенно изменилось.

— Подождите минуточку! — вырвалось у него. — Ты прав. — Голос у него сорвался, и он в упор уставился на меня, собираясь с мыслями. — Если ты сейчас уйдешь, больше мы никогда не увидимся, — наконец выдавил из себя он.

Мы с Беллой снова опустились на диван, и он медленно протянул мне руку.

— Мне тоже очень жаль, что все так обернулось.

Я крепко пожал ему руку. Все дурные чувства мгновенно сменились благодарностью за то, что он все-таки сделал шаг мне навстречу.

— Ладно, проехали, — сказал я.

— Ладно, проехали, — повторил он, и на губах его впервые появилась неуверенная улыбка.

Белла в очередной раз сжала мою ладонь — напоминая о выигранных ею котлетках из моллюсков, — а я свободной рукой указал на его губу и осведомился:

— А это еще что такое, черт возьми?

Он коротко рассмеялся и закатил глаза.

— Я подсел на морфий и решил посмотреть, насколько сильно он действует… Ну и начал жевать губу… И ничего не почувствовал. — Он пожал плечами. — Пожалуй, мне стоило остановиться задолго до этого.

То ли язык у Дьюи заплетался, то ли он просто глотал гласные в разговоре на местный манер, но понять его было нелегко, поэтому я был весь внимание.

— Да, пожалуй, — подколол я его. — Но почему морфий?

— Давай я все-таки принесу вам чего-нибудь прохладительного, — предложил он. — Это долгая история.

«У каждого из нас свой крест», — подумал я.

* * *

Вернувшись, Дьюи вручил нам напитки и начал свой рассказ:

— Некоторое время назад жизнь казалась мне слишком хорошей, чтобы быть правдой… хотя действительно была таковой. — Он покачал головой. — Как сейчас помню, стоял июль. Я был на складе компании, и мы резвились с еще несколькими парнями, когда я споткнулся об ящик. Падая, я успел ухватиться за полку левой рукой, на которой стояли чистящие принадлежности, и только поэтому не грохнулся на пол. В противном случае я бы наверняка раскроил себе башку. Я все время думал, как мне повезло — идиот! Рука и запястье начали распухать буквально на глазах и при этом чертовски болели. «Проклятье, — подумал я, — я растянул себе запястье». Мне даже пришлось снять часы — настолько быстро и сильно отекла рука. Через две недели после случившегося я проснулся ночью от невыносимой боли. Рука отекла так, что смотреть было страшно. Честно тебе скажу, боль была такой, что казалось, будто с меня живого содрали кожу. Обручальное кольцо впилось в тело, но снять его я не смог — оставалось только отрубить палец, но, сам понимаешь, это был не выход. Я разбудил Маурин, мою новую жену, и показал ей палец. Она глазам своим не поверила. Мы оба решили, что я, наверное, сломал какую-то косточку. Надо заметить, что к врачу по поводу своего растяжения я не обращался. И тогда я подумал, что зря, — потому что со мной явно творилось что-то неладное. От боли у меня глаза лезли на лоб. Я не мог думать ни о чем ином. Она подчинила себе все — и разум, и тело. Я позвонил в офис своего врача, но мне ответили, что он сможет принять меня не раньше октября, то есть только через три месяца, чему я нисколько не удивился. Специалист он был хороший, но связался с врачами, продавшими душу СМО