Год длиною в жизнь - [29]

Когда мы вернулись домой, «Команда мечты» распалась, мы потеряли друг друга из виду и встречались только на редких торжественных мероприятиях. Просто нам было легче не видеть лица, которые напоминали о нелегких пережитых временах, — и не имеет значения, как сильно мы любили тех, кто за этими лицами скрывался.

Марк, можешь мне поверить, что понадобились годы для того, чтобы понять: в тех проклятых джунглях я ни на миг не оставался один. Пожалуй, это величайшая трагедия, которую мы вынесли из Вьетнама. Никто из нас не должен был страдать в одиночку. Тем не менее все мы испытали эти прелести на собственной шкуре.

Я все еще молюсь о том, чтобы смерть принесла тебе мир, покой и освобождение от своих демонов. Я пишу это, чтобы ты знал: ни я, ни все остальные тебя не забыли.

Я люблю тебя, брат. Скоро увидимся.

Твой товарищ навеки,

Дон ДиМарко

Сложив письмо, я вновь задумался о разрушительном действии, что оказал на нас Вьетнам. Хотя блестящие медали давно потускнели, война до сих пор не закончилась. Я изо всех сил старался забыть прошлое, но в тот год моей жизни я оказался в эпицентре урагана, который оторвал меня от всего, что было мне дорого, и который до сих пор бушует у меня внутри, калеча и уродуя душу.

Подняв голову, я увидел, что на пороге стоит Белла и смотрит на меня.

— Ты права, — сказал я. — Мне и вправду нужно вернуться в Нам, чтобы примириться с ним.

Незаживающая боль мешает росту и угнетает душу, и все это продолжается слишком долго.

— Пойду поищу подходящий рейс, — сообщил я.

Она кивнула и вернулась в дом.

Я поднялся вслед за ней, но, прежде чем подойти к компьютеру, заглянул в коридор и вытащил из шкафа чемоданы, с которыми мы ездили в Мартас-Винъярд. «Хотя я очень сомневаюсь, что эта поездка окажется столь же приятной», — подумал я.

* * *

Мне почему-то показалось, что полет длился куда дольше, чем раньше: от Нью-Йорка до Анкориджа на Аляске мы летели семь часов. Перелет до Тайбэя отнял у нас еще одиннадцать часов. И уже оттуда мы еще пять тревожных и напряженных часов летели во Вьетнам. Единственным светлым пятном в этом утомительном путешествии стала посадка на самолет в Нью-Йорке. Я вдруг заметил трех американских солдат в камуфляжной песочной форме, сидевших на диванчике. А через полчаса после взлета трое пассажиров первого класса предложили поменяться с ними местами в знак благодарности. И каждый раз при виде солдат, пробиравшихся в переднюю часть самолета, сердце мое переполняла вновь обретенная гордость.

— Похоже, кое-что изменилось с тех пор, как ты вернулся с войны, — прошептала Белла.

Я кивнул. Это был совсем не тот прием, который оказали мне.

— Самое время, — с нажимом добавила она.

* * *

На последнем отрезке пути в Нам я вернулся в те уголки памяти, в которые поклялся никогда не заглядывать вновь.

Белла подтолкнула меня локтем.

— Можешь поделиться со мной, если хочешь.

Я улыбнулся ей.

Она заглянула мне в глаза.

— Поговори со мной, Дон. Совсем необязательно проделывать это в одиночку.

Я почувствовал, как гора свалилась с плеч, и даже подивился тому, с какой легкостью ухватился за возможность, едва та представилась, рассказать о том аду, в котором побывал много лет назад.

— Ты помнишь, что в армию я решил вступить, главным образом, чтобы не стать таким, как мой отец…

Она кивнула и обеими руками взяла меня под локоть.

Меня не пришлось долго уговаривать. Я начал рассказ и мысленно перенесся в те далекие уже дни…

* * *

Странно, чем вы готовы поделиться с людьми, когда узнаете их поближе. У Сета Кабрала отец тоже, как выяснилось, был настоящим ублюдком, а Кэл Андерсон любил женщину так же глубоко и сильно, как я Беллу.

Что касается Сузы, то лишь по какому-то непонятному капризу судьбы мы стали с ним близки, как братья. Остальные ребята в шутку прозвали Сузу, Кэла, Сета и меня «великолепной и ужасной четверкой» — мы были неразлучны с лагеря для новобранцев, вместе попали в школу повышения боевой подготовки пехоты и вчетвером прибыли во Вьетнам.

Правительство научило нас убивать, и не было лучшего места на земле, чтобы довести до совершенства полученные нами навыки, чем джунгли Юго-Восточной Азии. Мы никогда не ложились спать в крытых соломой вьетнамских хижинах, да и в своих бараках тоже, если на то пошло, потому что под полом водились крысы размером с собаку. У большинства из нас была паховая чесотка, и кожа воспалялась от колен до груди, потому что нам никак не удавалось обсохнуть. Ну вот мы и раздевались догола, залезали на крышу бараков и вызывали артиллерийскую поддержку потехи ради. Поэтому каждая ночь у нас была похожа на Четвертое июля[13]. А пока мы там спали, три хорошо натасканных пса патрулировали периметр лагеря, обнесенный колючей проволокой. Это были две овчарки и доберман — и они не единожды спасали наши шкуры.

Они знали все до единой дыры в периметре, чем и пользовались сполна. Нередко мы просыпались от воплей какого-нибудь вьетконговца[14]. Собаки заставали его врасплох, запутавшимся в переносном проволочном заграждении, после чего рвали на куски, словно спинную часть говяжьей туши. Они буквально пожирали партизан заживо. Офицер службы К-9