Год черной собаки - [58]

— Журналист я, прилетел к профессору Эдвину от газеты — это известный археолог. А его унесло в Сирию, вот и остался несолоно хлебавши.

— Мне тоже не повезло. Я коммивояжер, хотел им всучить кое-что, да просчитался. Зашел, а мне какой-то черномазый говорит: обитатели смылись, ищи-свищи. И, — он оторвал руки от руля и развел, словно в недоумении, — остался на бобах. Вы долго у них жили?

— Какое там. Переночевал и решил вернуться. Не в Дамаск же лететь. Обещали подбросить до аэропорта, да их «лендровер» сломался. Подумал — подвезет кто-нибудь по доброте душевной. Вас встретил — повезло. — Грег закрутил головой, озираясь.

Пустыня сменилась зеленью садов и полей. Пошли плантации абаси — египетского хлопчатника. Зашелестели темноватыми резными листьями пальмовые рощи. Замелькали коричневые и желтоватые глинобитные постройки. Потянулись лавчонки и мастерские ремесленников. Въехали в городок. Вереница узеньких улочек привела на широкую оживленную магистраль.

— Заскочим, опрокинем по рюмашке? — Брукс дернул подбородком. Справа наплывала небольшая гостиница. Слева от входа висел яркий щит: араб в феске держал в одной руке шампур с насаженным на него цыпленком, в другой кувшин.

— Времени мало, — не особенно настойчиво ответил Грег. — Билет оформить, вещички собрать, мелочи разные утрясти, то да се.

— Ладно. Подумаешь, дела. Подождут. — Он вильнул к тротуару и притормозил. — Пятнадцать минут погоды не сделают. Денег нет? — самоуверенно надул щеки. — Я угощаю.

— Ну разве ненадолго, — будто нехотя согласился Фрэнк и открыл дверцу. — Мне тут подождать?

— Валяй на второй этаж. Там прохладнее. Я мигом, лишь авто припаркую.

Грег направился к гостинице и шагнул в распахнутую дверь. Пахнуло кябабом — жаренным на решетке мясом, распаренным рисом и подгорелым оливковым маслом. Он миновал клевавшего носом старика египтянина в белом бурнусе, вероятно, портье, и по стонущей, покачивающейся под ногами лестнице поднялся наверх. В полукруглой нише, отделенной от лоджии парусиновой бело-зеленой полосатой портьерой, стояло несколько пластиковых столиков и тонконогих, словно игрушечных, стульев. Меж ними из треснутых бочонков топорщились колючими и жесткими листьями мохнатоствольные пальмы. По стенам вились ползучие растения с красными пряно пахнущими цветами. Легкий ветерок парусом надувал маркизу, приятно холодил разгоряченное тело и лицо. Еле слышно шелестели листья, хлопала по металлическому каркасу портьера, и откуда-то снизу едва доносилась восточная музыка. Из-за папирусной занавески, сбоку, выскочил молодой араб в белой куртке и чалме. Выпучил черные глаза, вопросительно уставился на Грега.

— Две пепси. — Грег опустился на заходивший под ним ходуном стульчик.

— Чего там пепси! — Над перилами лестницы возникла рыжая голова Самюэля. — Тащи коньяк! И кока-колы со льдом. Да живее, пучеглазая бестия! — Он, отдуваясь, уселся возле Грега и хитровато взглянул на него.

— Пить так пить, сказал котенок, когда несли его топить. Бутылку осилим?

— Не многовато? Я почти непьющий.

— Знаю я вас, писак. Болтаете, хватит, а потом не оттащить, пока на дармовщинку все не вылакаете. Ты же журналист, правда?

Грег даже не заметил, когда они перешли на «ты».

— А ты как думал?

— Ну вот видишь. — Самюэль потянулся к его голове, словно собираясь погладить по волосам. В ладони блеснул продолговатый предмет.

«Аппарат К», — мелькнуло в сознании Грега, но отдернуться он не успел. Тотчас его встряхнуло, и, теряя сознание, он повалился грудью на стол.

— Знаю я вас, — повторил Самюэль, спрятал прибор и повернулся к неуспевшему уйти слуге.

— Чего вылупился? Тащи в номер, крючконосый. Да шевелись проворнее…

Сознание возвращалось медленно, будто выплывало из тягучей и липкой трясины. Во рту медно-полынный привкус. В голове тяжесть. Грег приподнял веки.

Он полулежал поперек кровати, упираясь затылком и спиной в стену, вытянув, как палки, негнущиеся ноги.

— Очухался? — осведомился участливо Самюэль. Рыжий разместился напротив на журнальном столике. Рядом в плетенном из прутьев кресле — плосколицый тип с оттопыренными ушами.

Грег опустил глаза, на запястьях поблескивали никелем наручники. «Как же я дал себя провести, — подумал досадливо, — а если, пока я был без сознания, они впрыснули радиоактивный висмут, чтобы, как тогда выразился Майк, «окольцевать» на всю жизнь?» В животе появились нервные спазмы, затошнило.

— Вы что, полицейские? — спросил, еле ворочая языком.

— Хуже. — Самюэль подмигнул плосколицему. — Как пить дать, хуже. Давай-ка побеседуем, приятель, — он вынул из пачки сигарету.

Фрэнк увидел: на столе лежало содержимое его кармана, в том числе и зажигалка «ронсон» — прибор РУ. Он похолодел и замер.

Самюэль взял зажигалку.

— Она не работает, — встрепенулся Грег.

Ушастый зажег спичку, дал прикурить «коммивояжеру».

— Ты думаешь, развесил мне лапшу на уши, когда мозги пудрил своими баснями? Не на такого напал, — он выпустил струю дыма в лицо Фрэнка и сплюнул на ковер. — Выкладывай-ка, как на духу. Чем вы занимаетесь со своим профессором? А? Куда подевался одноглазый стервец?

— Да я уже говорил, — начал Грег, не отрывая взгляда от «ронсона».