ИГОРЬ ПОДКОЛЗИН
ОДИН НА БОРТУ
Рассказ
Когда Егор приподнял веки, ему показалось, что кругом разлилась густая, вязкая, как гудрон, чернота. В ушах стоял звон, будто над головой кто-то глухо и настойчиво колотил в медный таз. От колена к бедру растекалась тупая, ноющая боль. Егор попытался встать, но перед глазами замелькали оранжевые искры, к горлу комом подступила тошнота, и он снова повалился на пол. Немного отдохнув, Егор нащупал в кромешной тьме ступеньки скоб-трапа и, еле сдерживая стон, полез наверх. За ворот бушлата от затылка к спине текло что-то липкое и теплое. Внезапно голова Егора уперлась в крышку люка. Он рукой попробовал приподнять ее, но она даже не сдвинулась с места. Тогда он согнул спину и, выпрямляя ноги, надавил плечами на железную плиту. Все было тщетно. Да разве поднимешь ее, проклятую, если в ней пуда три, - был бы лом или еще что. Спустившись вниз, Егор стал шарить вокруг в надежде отыскать какой-нибудь предмет, который помог бы ему освободиться из этого стального ящика.
Под руки попадались ведра, обрывки тросов, банки из-под краски и разный боцманский хлам. Наконец он нащупал лежащий у переборки пожарный багор. "Вот это как раз то, что надо", - подумал Егор и вдоль скользкой и мокрой стены стал пробираться к трапу.
Взобравшись на несколько скоб, он попытался просунуть багор под закраину крышки. Несколько раз немудреное орудие вырывалось из рук и с грохотом падало вниз. Егор спускался, подбирал его и вновь колотил и царапал заклинившуюся крышку.
Неожиданно корабль качнуло, и в то же мгновенье Егора словно ударило по глазам полосой света. Щель! Егор дрожащими руками просунул в нее багор и нажал на него всем телом так, что свело позвоночник. Узкая полоса стала шире. Он уже мог видеть часть палубы и клочок серого неба. "Еще, еще немного, ну хоть чуть-чуть", - словно умолял кого-то Егор. Напрягая все силы, он давил и давил, толчками просовывая багор в зазор между комингсом1 и краем люка. Внезапно судно резко накренилось на другой борт. Егор не удержался и сорвался с трапа, ударившись головой о выступающий шпангоут. Резкой болью словно пронзило весь мозг. И опять противный клубок подкатил к горлу. От досады и отчаяния Егор готов был заплакать, но, взглянув вверх, увидел спасительную щель и, прихватив лежащий рядом кусок доски, снова начал карабкаться по трапу. Багор торчал на месте, зажатый двумя ребрами стали. "Ничего, ничего, главное, понемногу, не торопясь", - успокаивая себя, шептал мальчик.
Он снова ухватился за рычаг и почувствовал, как крышка поддалась. Егор просунул в щель доску и, передвинув багор ближе к краю, навалился на него грудью. Щель стала шире. Обрывая на бушлате пуговицы, он протиснулся в образовавшееся отверстие и, царапая по настилу палубы пальцами, начал продираться наружу.
"Если сейчас качнет, то конец - раздавит как котенка", - пронеслось в мозгу, и он словно почувствовал, как хрустят его кости. Последним рывком, срывая ногти, он дернулся вперед и вывалился на палубу. Казалось, что сердце разрывается на части. Как рыба, вынутая из воды, он жадно хватал ртом холодный морской воздух. В, висках упругими волнами стучала кровь. Отдышавшись, Егор встал на колени и огляделся вокруг. Все так же, круто накренившись на правый борт, точно привалившись к гряде камней, лежал "Лейтенант Шмидт". Кругом не было ни души, только над почти погрузившейся в воду кормой с криком кружились чайки. А где же все? Неужели ушли? Оставили его здесь одного, на сидящем на рифах корабле? Не может быть, чтобы сами ушли, а его, юнгу, бросили!
И вдруг он понял, посмотрев на небо, что прошло уже много времени, очевидно, он потерял сознание и долго лежал там, в форпике1, - сейчас солнце уже опускалось к горизонту, а когда он побежал за злополучным бочонком, было утро. Но куда исчезли люди? Егор почувствовал страшное одиночество, ощущение горькой обиды и на матросов и на боцмана, его доброго друга Евсеича, заполнило все его существо. Сами собой на глаза навернулись слезы, и он заплакал...
Немного успокоившись, Егор вытер кулаками глаза и, прихрамывая, держась за леер2, побрел в кают-компанию. Забравшись на диван, он было попытался еще раз осмыслить свое положение, но веки слипались, а от усталости не хотелось даже думать: очень болело разбитое колено и ломило голову. Юнга прикорнул в уголке, засунул в рот горевшие огнем ободранные кончики пальцев, подтянул к подбородку колени и, убаюканный легким плеском волн о борт судна, заснул...
* * *
"Лейтенант Шмидт", военный транспорт, шел в свой последний рейс. Корабль был старым, он долго и честно служил людям, но и его не пощадили годы. По решению комиссии после похода на Север его должны были списать на слом. Чувствовал ли это сам корабль? Казалось, да. Он кряхтел, взбираясь на крутые гороподобные волны, и порой устало, словно надсадно, кашлял и отплевывался шапками черного дыма и клубами белесого пара.
Команда любила своего "Шмидта". Перед походом боцман израсходовал весь запас краски, обновляя обшарпанные, побитые на швартовках, видавшие виды борта и надстройки.
