Год беспощадного солнца - [19]

– Сорвать красную коммунистическую тряпку! – кричит Салье.

– Сорвать! – ревет толпа. – Сорвать! Ура! Долой КПСС!

Большинство митингующих, да, пожалуй, все, и сообразить тогда не могли, какую свободу они себе готовят. Уже через полгода-год над ними, как и над большей частью простого, бесхитростного и доверчивого русского населения нависнет реальная угроза голода: демократический Ленсовет уничтожит систему продовольственного снабжения города. Снова, как в войну, появятся продовольственные карточки на хлеб, крупы, масло, мясо… На водку – отдельные. Две бутылки в месяц на человека.

Продуктов все равно не хватало. Мяса исчезло совсем, хотя до прихода демократов в городе было две трети своего, из совхозов Ленобласти. Теперь вместо мяса предлагалась заграничная тушенка. Консервы, многократно просроченные, предназначенные для помойки, пришли из стратегических запасов НАТО.

Тогда же у демократов стали складываться первые миллионные состояния. Когда в голодающий город пошла из-за границы бесплатная гуманитарная помощь, самые шустрые депутаты попросту захватывали консервы фурами и пускали в продажу без карточек. Это примитивное воровство они называли коммерцией.

Начало девяностых… Салье в телевизоре. Она добровольно возлагает на себя обязанности главного продснабженца города. Обещает беспощадно пресечь воровство и спекуляцию продуктами. Но к процессу подключилась только что созданная мэрия, и воровство увеличилось в несколько раз. В отличие от мэрских, сама Салье и ее немногочисленные соратники и друзья, не украли ни копейки.

А вот Салье в Мариинском дворце, на трибуне уже Петросовета. Перед ней гора бумаг – результаты депутатского расследования. Она обвиняет лично мэра Собчака и его первого зама Путина в неслыханных кражах, в контрабанде редкоземельными металлами, в превышении полномочий… Салье требует отставки Собчака и Путина и их ареста. И обещает, что все мэрское ворьё очень скоро окажется за решеткой.

Но это ее обещание, как и все другие, осталось пустыми словами. Собчак бежал за границу, прямо из-под ареста, а Путин совершенно некстати сделался президентом всей России. И тогда Салье бесследно исчезла.

Больше десяти лет о ней не было ни слуху, ни духу. Нет, слухи ходили, вспомнил Мышкин. Говорили, что спецслужбы сработали, как всегда, безупречно. И от Салье даже пепла не осталось. Конечно, врали. Единственное, что позволял себе Путин, расправляясь с личными врагами, – сажать их пожизненно.

В 2010 году демократическая общественность России и все прогрессивное человечество праздновали (именно праздновали!) очередной юбилей подозрительной смерти Собчака. И неожиданно из небытия всплыла Марина Евгеньевна, словно таинственная подводная лодка из-под арктических льдов. Ее чудом отыскали корреспонденты радио «Свобода» в глухой псковской деревушке, куда даже автобусы не ходят и где был всего один телефон, мобильный, да и тот у Салье.

Бабушка русской демократии дала мировой прессе большое интервью. Она заявила, во-первых, что Собчак никогда демократом не был, а вот диктатором – да. Причем, продажным. Сожалела, что бонапартик Собчак и его подельник Путин так и не сели за решетку. Заодно рассказала о причинах своего исчезновения.

Оказывается, когда Путин въехал в Кремль, он очень скоро личной телеграммой поздравил бабушку русской демократии с Новым годом. И пожелание высказал. «Свобода» процитировала: «Желаю Вам, Марина Евгеньевна, крепкого здоровья, а также возможности им воспользоваться ».

Бабушка всегда была сообразительной и сразу поняла: такой возможности может и не представиться. Поэтому и находилась в бегах целых десять лет.

Тут Дмитрий Евграфович вспомнил, как три месяца назад его вызвал начмед профессор Крачков. У него сидела седая, расплывшаяся старуха, на лице которой Мышкин сразу определил все признаки facies Hippocratica [6] .

Старуха что-то говорила с жаром, необычным для онкологической больной. Когда вошел Мышкин, она резко осеклась и с ненавистью посмотрела на него.

– Ничего-ничего, – успокоил ее Крачков. – Доктор Мышкин нам нисколько не помешает, даже совсем наоборот. Это один из лучших наших специалистов. Можете ему доверять. Все пациенты ему доверяют. Особенно, когда попадают к нему.

Мышкин скромно кивнул.

Тем не менее, старуха долго собиралась со словами, мяла мокрый носовой платок, прикладывала к носу и громко фыркала в него, словно лошадь в намордную торбу с овсом. В конце концов, Крачкову надоело.

– Поймите, Марина Евгеньевна, еще раз, – заговорил он. – Конечно, курс лечения необходимый вам, может показаться несколько… э-э-э… дороговатым, всего двести пятьдесят тысяч долларов. Но разве ваша жизнь, как и жизнь любого другого человека, не дороже стоит? Особенно ваша, – с уважительным значением добавил он.

Салье горько усмехнулась:

– Не нужно демагогии, Борис Михайлович, я ее наслышалась. И еще лучше умею. Жизнь вообще любого человека бесценна. Но где ему взять четверть миллиона долларов? Мне Чубайс не подарил нефтяную скважину, как Абрамовичу. Где взять нормальному человеку эти двести пятьдесят тысяч, скажите мне, где?!

– Пусть ищет, – дипломатично посоветовал Крачков.