Год активного солнца - [12]

Из столовой доносились шаги Александра Степановича, скрип дверцы шкафа, шуршанье газет. Неужели сейчас растянется на диване и начнет читать газеты? Получается, что оставил меня одну с бедой. Странный человек, все считают его мягким, уступчивым, но вдруг упираешься в его несогласие, и невозможно сдвинуть.

Александр Степанович вошел в новых джинсах и майке, с пачкой газет, кинул их на холодильник.

— Посмотри на досуге, я отчеркнул красным…

У них было заведено: в ее отсутствие сберегать газеты, в которых писали о проблемах города. Но ее удивило, что он принес газеты сейчас. Значит, к разговору возвращаться не собирается.

Александр Степанович поставил на газ чайник, вытащил масло, откуда-то извлек яйца — а она обшарила холодильник и не нашла.

Двигался он плавно, несуетливо, она смотрела на его перевитые мускулами руки, плечи, на крепкие, обтянутые джинсами ноги — только по лицу, пожалуй, скажешь, что ему за пятьдесят.

— Как там твой семинар? — спросил он. А сам все ходил по кухне — к шкафу, плите, к холодильнику, нечаянно задевал ее и, как бы извиняясь, прикасался ладонями к плечу, руке, колену. Кира Сергеевна чувствовала, как соскучилась по его рукам, глазам, голосу — если бы только не вымотал ее этот нескладный день!

Они ели яичницу прямо со сковородки, Александр Степанович, смеясь, рассказывал про выпускной вечер и как толстуха Благова — «химичка, помнишь ее?» — выступила с речью, прерываемой рыданиями, на тему: «Каждый из вас, как родное дитя, унесет кусок моего живого сердца!» — хотя в году своих учеников иначе, как остолопами, не называла. И про зареванных девчонок в белых платьях, про какого-то Глухова, который наконец помыл и остриг свои патлы…

Кира Сергеевна смотрела на мужа, на его лицо с белыми морщинками у глаз, на подбородок с женственной ямочкой и думала, что он, наверно, тоже по-настоящему счастлив не здесь, а там, в своей школе… Наверно, у мужчин вся жизнь — время работы.

Зазвонил телефон — так неожиданно, что Кира Сергеевна вздрогнула. Александр Степанович, опрокинув стул, выскочил в прихожую.

— Ага, прикатила. Вас встретить?.. Возьми такси!

Кира Сергеевна тоже вышла из кухни, хотела хотя бы в телефоне услышать Ленкин голос, но Александр Степанович уже положил трубку.

— До ночи мотает ребенка, — сказала она.

— Ничего, не каждый день.

У него прямо мания — по любому поводу защищать Ирину. От меня защищать.

Вынужденная пауза разделила их. Кира Сергеевна опять подумала: сейчас придет Ирина, начнется неприятный разговор. А он уйдет в другую комнату, подчеркнет свою непричастность.

Она направилась к себе, и Александр Степанович — за ней. Как хозяин, обязанный занять гостью.

Она разбирала чемоданы, он помогал, брал из ее рук белье, платья, уносил в шкаф, возвращался. Перебрасывались пустыми фразами:

— Как тебе джинсы?

— Жаль, в школу в них нельзя, мои хлопцы умерли бы от зависти.

— Привезла тебе кучу военных мемуаров.

— О, спасибо, почитаем, будет чем отпуск занять!

Он говорил с преувеличенной бодростью, суетился вокруг нее, разглядывая книги, испускал восклицания, расставлял на стеллаже. Вспомнил вдруг про спектакль, пошел включать телевизор.

Не умеешь ты притворяться, думала Кира Сергеевна. Боишься, что втяну тебя в разговор с Ириной. Она опять представила суд, унижение Ирины и Юрия, который своим металлическим голосом перечисляет собственные заслуги: «Не пью, не курю, зарплату — до копейки…» И разговоры в городе, сочувственные вздохи, взгляды…

Не одна я сижу высоко, вы все тоже — хотите ли, не хотите ли — сидите вместе со мной.

Мелодично пропел звонок-колокольчик, Александр Степанович побежал из столовой открывать.

Ирина движением футболиста швырнула с ног туфли.

— Ридна маты!

Ленка пропищала обычное:

— Кира, что ты мне при-вез-ла?

Обе повисли на ней, обцеловали всю, опрокинули на диван и там долго тискали ее. Александр Степанович стоял, похохатывая, у двери, потом оторвал Ленку, унес смотреть машинки. Восторженный визг разлетелся по квартире.

Кира Сергеевна взяла со стола пакет с бельем, кинула дочери на колени. Порывшись в сумочке, вытащила коробочку с перстнем, надела его на тонкий Иринин палец.

Отставив руку, Ирина полюбовалась кольцом.

— Угодила, ридна маты…

Но почему-то не оставила на пальце, тут же сняла, положила в коробочку. А белье даже из пакета не вытащила, рассеянно сунула в сумочку.

Кира Сергеевна смотрела на дочь — улучшенную копию отца: крутой высокий лоб, легкие тонкие волосы, ямочка на подбородке. Надо лбом — светлая крашеная прядь.

— Что-то вы все похудели, и ты, и Юрий…

Ирина вытянула трубочкой яркие, резко очерченные губы, отделалась шуткой:

— Потому как без материнской заботы!

Может быть, она чувствовала, что где-то поблизости прячется начало неприятного разговора.

Из столовой неслась музыка, из молодежной комнаты — визг Ленки и басовитое урчанье Александра Степановича. Он играл с Ленкой. Специально ушел, чтоб не присутствовать при домашней сцене, подумала Кира Сергеевна.

А может, и правда, не заводить сегодня?

— Вы, наверно, хотите есть, а мы с отцом прикончили последние яйца.

— Что ты, маты! Из гостей — и хотим есть?