Год активного солнца - [11]

Кира Сергеевна вышла из ванной, чувствуя, как возвращаются уверенность и сила. Ничего, в семье всякое случается, можно поговорить по-хорошему, как с родными, еще не поздно помочь, ведь чужим помогаю, неужели им не смогу?

Очень хотелось есть, она вспомнила, что ведь ничего сегодня не ела, держалась двумя чашками кофе.

В холодильнике — пусто, хоть шаром покати. Ах, как трепетно ждали они меня! У одного — выпускной вечер, другая ушла в гости, зачем набивать холодильник? Приедет Кириллица и все купит. Иждивенцы несчастные!

Но она боялась снова распалить себя, нашла в самом низу масло, захлопнула дверцу, поставила чай. Пошла к себе, раскрыла папку с делами обрядовой комиссии, но тут же и закрыла ее. Какие там дела после такого дня!

Удивилась, вспомнив, что приехала сегодня. Вроде бы прошло так много с тех пор, как тащила свои чемоданы. День за работой и всякими делами пробежал быстро, но теперь казался длинным — так много всего вместил в себя. И ведь еще не кончился — неудачный, проклятый день!

7

Александр Степанович вернулся в десятом часу — нарядный, навеселе — долго тер у порога ноги и улыбался.

— Ты не спешил, — сказала Кира Сергеевна, изменяя своему правилу: не упрекать. Но ей не терпелось поговорить с ним, пока не пришла Ирина.

— Посидели с мужиками после вечера…

Он снял туфли, стащил пиджак, галстук — движения его были неторопливыми, спокойными, округлыми. Он смотрел на жену медленными влажными глазами, и она решила, что сейчас он начнет кружить возле нее. Стоит ему хоть чуть выпить, его сразу же тянет на нежности, и он начинает свои «круги» — но до того ли сейчас!

Он подошел, поцеловал ее в висок, и она чмокнула его колючий подбородок. От него пахло чужими духами, наверно, танцевал с выпускницами, а под конец они его расцеловали.

Теплые ладони спокойно тяжелели на ее плечах, и она поняла, что, слава богу, пронесло, обойдется без нежностей.

— Безотлагательный разговор, Саша.

Она потащила мужа на кухню, выдвинула из-под стола табуретку, села. Александр Степанович встал спиной к окну, заложив ладонь за пояс.

— Без меня тут что-то случилось?

— Ничего не случилось.

— Значит, Ирина подает на развод ни с того, ни с сего?

Он уклончиво смотрел на свои тапочки, оттянул на груди подтяжки, пострелял ими.

Выходит, знает, поняла она. Все знают, кроме меня.

— Почему же «ни с того, ни с сего»? — сказал Александр Степанович, подняв брови. — Это тянется давно.

Легкие седые волосы его упали на виски.

— Тебе Юрий сказал?

— Нет, Ирина.

— Вот как. Почему же она не сказала мне?

Он пожал плечами.

— Возможно, не хотела волновать. Это ведь касается только их.

Кира Сергеевна снизу смотрела на мужа, на его спокойное благодушное лицо, на большие, широкие в кистях руки, стреляющие подтяжками.

— Ты ошибаешься, это касается всех нас, и пока не поздно, надо принимать меры…

Александр Степанович посмотрел на нее, в глазах его она уловила досаду.

— Послушай, Кириллица, — мягким глуховатым голосом сказал он. — Бывают в жизни ситуации, когда не надо вмешиваться. Здесь как раз тот самый случай. В конце концов все утрясется.

Ему лишь бы не вмешиваться. Как всегда, избегает острых углов. Проще и спокойнее жить, когда обойдешь острый угол по кругу. Не уколешься.

— Не знаю таких ситуаций. И случаев не знаю. И само собой ничто не утрясется. Рушится семья, а мы будем сидеть сложа руки? Зачем тогда мы?

— В этом деле мы им не нужны, они должны решить сами.

Кира Сергеевна наперед знала все, что он может сказать: нельзя давить, человек учится только на своих ошибках, иногда лучше смолчать, чем сказать, лучше не сделать, чем сделать — и все в этом роде. Был такой библейский персонаж, который в самый ответственный момент умыл руки. Но ей не хотелось ссоры в первый день, и она попробовала заставить его взглянуть на все это с другой стороны.

— Кроме того, представь себе судебный процесс… Мы на виду, нас все знают. Чем выше сидишь, тем больше глаз на тебя обращено…

Она встала, подошла к мужу, прижалась лбом к его плечу. Слышала, как отдают в плечо размеренные удары сердца.

— Оттого, что ты сидишь высоко, жизнь других остановиться не может, — сказал он.

А моя может? — подумала Кира Сергеевна. Мне бы сейчас открыть папку, уткнуться в дела комиссии — завтра заседание. А я мучусь не своей виной.

— Кириллица, все равно ты поступишь по-своему, я ведь знаю. Только прошу: не заводи с ней разговора сегодня.

Он поцеловал ей руки, пошел в комнату переодеться.

Она осталась у окна, за которым в ночи бесновались голубоватые огни. Совсем недавно вот так же стояла у окна общежития, смотрела на огни ночного Киева, на золотые, подсвеченные снизу купола соборов и радовалась, что завтра домой. Встреча с домом представлялась яркой, праздничной. Мечтается всегда ярче, чем сбывается, подумала она. И опять удивилась, что все еще тянется этот первый день — день возвращения. А еще предстоит разговор с Ириной, и он будет тяжелым. «Жизнь других остановиться не может». Разве я хочу и требую, чтобы она остановилась? Я хочу взять родное дитя за руку, перевести через пропасть. Чтоб не упала, не разбилась. Иначе — зачем я? Зачем мне опыт, знание жизни, если не могу его никому передать?