Гностики, катары, масоны, или Запретная вера - [88]

Эта «ложная имманентизация христианского эсхатона», если использовать здесь варварскую фразеологию Фёгелина, породила все зло современного мира. Идея о том, что в истории наличествуют смысл и професс, порождает прогрессизм; идея о том, что люди могут улучшить себя посредством технического знания, порождает сциентизм. Иоахимов Dux ex Babylone в итоге становится нацистским фюрером. Иоахим также проповедовал «братство автономных личностей»! «Эта третья эра Иоахима благодаря новому схождению определяющего ее духа превратит людей в членов нового общества без сакраментальной формы посредничества или благодати». Согласно взглядам Фёгелина, эта чудовищная доктрина позднее мутирует в пуританизм, а еще позднее — в марксизм. Фёгелин доходит до заявлений о том, что «тоталитаризм, который можно определить как доподлинную форму правления деятелей гностического движения, представляет собой конечную форму прогрессисткой цивилизации».

Такая аргументация при всей своей странности, конечно, является весьма изобретательной. Необходима определенная интеллектуальная ловкость для того, чтобы обвинить гностицизм в отвержении им мира, а затем сделать разворот и поставить ему в укор возникновение таких движений, как марксизм и сциентизм, которые отрицают существование чего бы то ни было, отдельно отстоящего от этого мира. Для Фёгелина «гностицизм» становится универсальным термином, включающим в себя все ненавидимое философом и пугающее его.

При всей нелепости этих утверждений следует отдать должное Фёгелину. Он указывает на одну из основных причин трагедий, разыгравшихся в двадцатом веке: на тенденцию приносить настоящее в жертву некоему воображаемому будущему — будь оно облечено в форму диктатуры пролетариата или же Тысячелетнего рейха. В этом отношении Фёгелин прав: в последние сто лет будущее превратилось в молох, требующий постоянных человеческих жертвоприношений. Но он не прав, возлагая вину на гностиков, которые не видели особых надежд для этого мира ни в настоящем, ни в некоем поддающемся предвидению будущем. Гностик не видит в истории спасения; гностик мог бы повторить вслед за героем джойсовского романа «Улисс» Стивеном Дедалом: «История — это ночной кошмар, от которого я пытаюсь пробудиться».

Мы бы лишь слегка подправили терминологию Фёгелина, с тем чтобы привести ее в большее соответствие с актуальной реальностью. Эта тенденция накачивать себя наркотиком будущего является наследием не гностицизма, а апокалиптика Апокалиптика — это род религиозных писаний, где содержится предсказание грядущего конца света, по осуществлении которого Бог будет награждать добродетельных и карать своим гневом нечестивых. Самые ранние примеры апокалиптики обнаруживаются в Ветхом Завете, в первую очередь в Книге Даниила, написанной во втором веке до нашей эры; самый известный пример в Новом Завете — это Откровение Иоанна Богослова. Иоахим Флорский строго следует именно этой традиции.

По сути, автору апокалиптического писания приходится иметь дело с двумя противоречащими друг другу идеями: о предполагаемой справедливости Бога и о постоянной несправедливости этого мира, которая обычно представляется как выпадаемые на долю Божьего народа (например, детей Израилевых или церкви Христовой) страдания. Поскольку в контексте обычных обстоятельств невозможно примирить две эти идеи, возникает необходимость обращаться к сверхъестественным: вскоре явится Бог, чтобы все это уладить. Тот факт, что никакого подобного божественного вмешательства не случилось за 2300 лет существования апокалиптического жанра, — хотя всегда предполагается, что спасительное деяние вот-вот произойдет, — не отвратил людей от того, чтобы они продолжали верить в чудо. На протяженном отрезке исторического времени в массах поддерживалась надежда на подобный апокалиптический исход, с тем чтобы они смогли примириться с несправедливостями настоящего. Корректируя Маркса, можно было бы сказать, что апокалипсис — это опиум народа.

Протягивая линию взгляда Фёгелина еще дальше, мы увидим, что современное секулярное общество преобразило апокалиптический эсхатон в яркое, сияющее будущее, каким его рисуют сциентизм и прогрессизм, равно как и коммунизм с фашизмом. И преступления, совершенные во имя этих идеологий, оправдываются надеждой на чудеса, которые они должны были явить в самое короткое время. Фёгелин совершенно прав, указывая на эти заблуждения как на причины многих бед, имевших место в недавней истории. Но опять же, он не прав, увязывая их с фигурами гностиков, которых на самом деле мало интересовала апокалиптика какого бы то ни было рода. Напротив, апокалиптическое мышление служило надежной опорой одержавшей верх форме христианства еще с тех времен, как Павел написал 1-е Послание к Фессалоникийцам, — из числа всех книг, составляющих Новый Завет, эта была написана первой, — в котором он объясняет своим ученикам, что случится с христианами, которые умрут до второго пришествия Иисуса.

Я так долго вел речь об идеях Фёгелина по нескольким причинам. Во-первых, как мы вскоре увидим, прихотливое использование им слова