Гностики и фарисеи - [3]

- Это хорошо.., - улыбнулся он Наталье длинными жёлтыми зубами.

А ещё через некоторое время, оборвав самого себя на полуслове, спросил:

- Они дома у вас?

- Кто? – не поняла Наталья и чего-то испугалась.

- Да деньги!.. Деньги-то дома у вас? Или из банка нужно?..

- А-а-а!, - рассмеялась Наталья своей непонятливости и глупой пугливости. – Дома, да…

Он привёз её в деревню. По-осеннему было холодно и грязно. Но Наталья, волнуясь, не замечала ничего этого.

- Замёрзла! – кивнул он, подметив, что она дрожит.

Наталья неохотно улыбнулась, наблюдая с жадностью и нетерпением за тем, как он отпирает дом.

- Заходи! – усмехнулся он, распахивая дверь.

Наталья, опустив глаза, прошла в сени.

Альберт Кузьмич дёрнул козырёк своей кепки, огляделся кругом, прикрыл за собой дверь и громыхнул изнутри засовом.

- Проходи! – говорил он, обогнав Наталью и указывая ей дорогу. – Проходи… Сейчас печку стопим маленько… Чайничек поставим…

Дом был неопрятный – на полу и почти на всех поверхностях валялось какое-то запачканное тряпьё, всё было отсыревшим и дурно пахло. Мыши, казалось, хозяйничали в доме, расплодившись и заняв собою все комнаты. Но Наталья ничего не замечала. Хоть в доме было холодно и промозгло, она сняла плащ, перебросив его через левую руку, и осталась в короткой белой юбке и розовой кофточке с глубоким вырезом, над которым, как подошедшее тесто, вылезающее из кастрюли, подрагивала стиснутая и выдавливаемая, грудь.

Хозяин суетился возле печки, то и дело поглядывая на Наталью. Несколько раз он выходил из комнаты и приносил какие-то вещи – большую картонную коробку, алюминиевые вёдра. Наталье не хотелось думать о том, что и зачем он делает, и она, чтобы как-то занять себя на то время, пока он занят и не вызывать лишних вопросов и подозрений, принялась изображать, что с интересом осматривается. Но когда, отвернувшись к окну, Наталья, как и положено городскому покупателю деревенского дома, залепетала что-то о красоте и тишине, в ту самую минуту на голову ей опустилось сзади что-то тяжёлое и плоское. Из глаз у Натальи полетели разноцветные искры, она успела испугаться и удивиться. А потом ничего не стало…

Когда же явь острой болью вползла в мозг Натальи, и Наталья, простонав, зашевелилась, оказалось, что она лежит на деревянном полу, что руки у неё связаны за спиной, что кругом темнота, холодно и пахнет мышами. Наталья испугалась, не ослепла ли она от удара, но, оглядевшись, различила тонкие, как нити, полоски света на одной из стен. Догадавшись, что это дверь, Наталья с трудом поднялась на ноги, подошла к ней и толкнула. Дверь была заперта.

- Алик! – позвала Наталья, но ответа не получила.

Тогда она прислонилась спиной к двери и заплакала. Тут раздались шаги, неясное бормотание, а следом – скрежет металла о металл, щелчок отпираемого навесного замка и глухой стук его о дверь. В следующую секунду в проёме появилась мужская фигура в кепке.

- Очнулась? – он рассмеялся злобным, презрительным смешком и кивнул Наталье, как давеча на улице. – Бело-розовая тёлка!..

Говорил он громко и нарочито грубо, рассчитывая, очевидно, нагнать страху на свою жертву.

- Что вам надо? – прохныкала Наталья, отступая на шаг назад.

- Что надо!.. – он снова рассмеялся. – Дура!.. Позвонишь домой, скажешь, что за деньгами приеду… Если деньги мне передадут – домой пойдёшь, если нет… или там менты…

Тут только Наталья осознала, что с ней произошло самое страшное, что только могло произойти, и что исхода для неё нет.

- Что вам надо? – в голос зарыдала она. – У меня нет денег!..

- Денег нет!.. – усмехнулся Альберт Кузьмич. – А кто говорил, что дома?..

- Это не так! – закричала Наталья. – Это… ошибка! У меня нет!..

- Ну вот посиди тут… Вспомни…

Он стал закрывать дверь, а Наталья, чтобы помешать, бросилась к нему.

- Куд-да?! – он с силой оттолкнул её так, что она упала.

- Алик! – вскрикнула Наталья, вкладывая в это имя и мольбу о пощаде, и жалобу на боль и страх, и удивление перед коварством и вероломством.

- Какой я тебе Алик! – крикнул он, при этом грязно обругав Наталью. – Сиди уж… бело-розовая тёлка!..

Дверь захлопнулась, и Наталья снова осталась в темноте.

Который шёл час и как долго она пробыла без сознания в этой пахнущей мышами кладовке, Наталья не знала – время смеялось над ней. Наталье казалось, что всё вокруг смеётся над ней – и темнота, и мыши, и эта комната, где, как она нащупала, стояла возле стены узкая лавка, о которую она больно ударилась, падая. И даже её телефон, то и дело нарушавший тишину где-то неподалёку, точно нарочно дразнивший Наталью близостью и недостижимостью привычного, безопасного мира. По мелодиям звонков Наталья узнавала коллег и знакомых, отчего ей делалось ещё более страшно и горько.

В какой-то момент из динамика телефона рассыпалась стеклянными бусинами мелодия «Феи драже», как рассыпалась всякий раз, когда на связь с Натальей выходил её сын. Не помня себя, Наталья подскочила к двери и стала биться в неё всем телом, как раненая, обезумевшая птица. Она звала своего палача, выкрикивая какие-то нелепые, бессмысленные слова. Но никто не шёл к ней, и никто, казалось, её не слышал. Но вдруг темнота, которая окружала её, сделалась красной. Наталья покачнулась и, в который уже раз, упала.