Гномон - [128]

Человек с собакой. А вдруг его пес меня невзлюбит?

Нейт рычит и уходит в ванную, чтобы плеснуть водой в лицо; старается не глядеть себе в глаза в зеркале. Когда она так просыпается – точнее, не так, раньше такого не бывало, просто посреди ночи, – не включает свет в квартире, чтобы не провалиться в дневной режим, который не позволит ей опять уснуть. Это уютная темнота, в которой Нейт передвигается с привычной уверенностью. Босые ноги знают все зазоры между половицами, дыры от сучков и торчащий гвоздь в двух футах от двери спальни. Потри его каблуком на удачу или чтобы убедиться, что стоишь там, где стоишь, но не наступай. Она касается притолоки, слышит голоса снаружи, в коридоре: загулявшие жильцы возвращаются домой. За окном она видит огни Пикадилли, электронные билборды с поздравлениями то ли по-китайски, то ли на иврите, какой-то незнакомый алфавит – может, хинди или санскрит. На картинке появляется женщина на фоне африканских гор, потом бутылочка с духами, затем опять непонятный текст. Нейт отворачивается и идет в ванную.

Она открывает кран, но вода не течет: обалденные викторианские строители. Затем ее внимание привлекает скрип внутри. Нейт знает, что он идет не совсем внутри, не в квартире. Знает, но сердце все равно начинает тревожно биться.

Глупость. Это труба в западной стене, в подвале включился котел, гонит тепло в доисторические батареи, что по иронии судьбы означает, что в доме выживет только новая, современная мебель: антиквариат полопается от постоянных резких перепадов температуры.

Нейт оставляет кран в покое – когда в трубы прокачают, что там в них качают, воздушная пробка сама уйдет, и потечет вода – и вскидывает голову, прислушивается к мышиной возне (а может, это крысы), к порывам ветра за окнами, к открывающейся двери подъезда тремя этажами ниже, и холод все равно пробирается в квартиру, хоть она и наклеила везде уплотнитель. Ноги покрываются гусиной кожей. Паранойя шепчет, что сквозняк был слишком сильный, что в эту комнату он не мог пробраться, если бы входную дверь не открыли. Нейт сама не уверена, что это правда.

Она – инспектор Свидетеля, занимается высокоприоритетным делом. Такую работу не все любят. Она пока не решается задать себе вопрос: кому может не понравиться ее расследование. Скажем, преступникам. Или злодеям. Злодеи всегда ненавидят копов. Не обязательно представлять себе Лённрота, крадущегося, словно белый паук, по коридору.

Наверное, я могу проходить сквозь стены.

Замедлив дыхание и открыв рот, она прислушивается.

Тишина.

Разумеется, тишина. Но какая? Как отличить пустую тишину безлюдного дома, где одна женщина тихо стоит посреди ночи, от тишины, в которой замерли два смертельных врага, и каждый пытается услышать другого?

Батарея начинает тарахтеть, звук нарастает из глубины, будто заключенный колотит ботинком по трубе. Здесь он громче всего, а значит, Нейт фактически оглохла. Значит ли это, что убийца пойдет сюда, чтобы узнать источник шума? Или он (она) пойдет дальше своей дорогой, опознав его природу? Тот скрип, например, мог оказаться предательской половицей в кухне. Приглушенный шелест – крылья голубей. Или что-то другое.

Нужно двигаться. Или замереть. Напасть – или спасаться. Жизненно важно что-то сделать, даже если это значит не делать ничего. Если смерть застанет ее врасплох посреди мучительных колебаний, это полный провал.

Нейт отводит взгляд в сторону и в тот же миг чувствует губами касание воздуха, секунду боится снова посмотреть вперед и увидеть кого-нибудь. Она воображает Лённрота едва ли в дюйме от себя: огромные черные глаза, кривой рот распахнут и вот-вот укусит. Сексуальные хищники кусаются. Как и тюремные бойцы. Или животные. Кто из них Лённрот? Никто из перечисленных.

Она вытягивает вперед руку, и та не встречает сопротивления, затем чувствует спиной щекотку и гадает, не забрался ли невидимый гость ей за спину, в мертвую зону между лопаток. Если перевести взгляд, можно посмотреть в зеркало, но если она так сделает, увидит, что происходит. Вдруг увидит Лённрота, бледного и призрачного, но лишь в отражении? Белая рука тянется из зеленоватого посеребренного стекла. Белые зубы в ухмылке.

Нейт выдыхает и отшатывается, затем садится, обнаружив себя в предсказуемо полном одиночестве и столь же предсказуемо в своей постели.

Она встает, включает свет и варит кофе. Что проку от проверки на сон, ругает себя инспектор, если во сне ты забываешь ее провести? Затем, поднося чашку к губам, она вспоминает и улыбается. Пусть снились кошмары, сегодня ночью она кое-что узнала. Смит и Хантер. Хантер и Смит. Допрос, да. Но и раньше. Она называла его Оливером.

Это Оливер. Он делает что-то у меня в голове.

Как он сумел сохранить это в тайне? Диане Хантер было достаточно спросить, кто это, даже в кресле, и Система ответила бы, как сообщила бы ей время дня или температуру воздуха. Она ведь собирает и распространяет факты. Не воротит от них носа.

Роберт. Он у меня в голове.

А это кто, хотела бы я знать? Кто такой Роберт, способный помочь ей бороться с Оливером?

Оливером, не Смитом.

Они дружили.

И она хотела, чтобы я об этом узнала.