Гномики в табачном дыму - [70]
Иллюзионист посадил Жору в бутылку, но клоун вылез из ведра. Тогда иллюзионист ликвидировал воду в ведре. Жора выкатился из ведра и превратился в водяной пузырь. Пузырь упал на арену и разлетелся водяными брызгами. Жора очутился под куполом. Не ожидая, пока его оттуда спустят, иллюзионист выстрелил в клоуна из водяного пистолета. Струя воды угодила Жоре пониже спины. Все думали, что он дождевыми каплями прольется на них, но Жора шлепнулся на арену. Иллюзионист беспомощно развел руками и улыбнулся, как бы говоря: я бы и его запросто убрал, но так уж задуман номер.
Аплодисменты перешли в овацию.
Кониашвили грянул заключительный марш — представление подошло к концу. Униформисты раздвинули занавес. Из-за кулис должны были выбежать на арену участники представления, но притопал один лишь бегемот.
Зрители еще сильнее захлопали в ладоши.
Руководитель аттракциона посмотрел на инспектора манежа. Дадешкелиани озадаченно повел плечами. Оркестр вторично заиграл марш. На арену никто не выходил. Иллюзионист серьезно забеспокоился и, кланяясь публике, прошел за кулисы. Инспектор манежа Владимир Дадешкелиани бегал по артистическим комнатам и гримировочным, разыскивая участников заключительного парада.
— Куда они подевались? — спросил иллюзионист.
— Не знаю! Видите — одежда на месте, по нигде нет ни артистов, ни париков, ни грима, ни реквизита.
Иллюзионист побледнел.
— Что делать! Что мне делать! Как я проведу представление завтра? — кричал инспектор и в отчаянии рвал на себе волосы.
— Неужели я действительно уничтожил их?! — вопросом на вопрос ответил руководитель аттракциона.
Инспектор манежа онемел.
А Кониашвили снова и снова повторял марш. Зрители хлопали — они желали выказать свое уважение и поблагодарить всех артистов, всех участников представления, которые так порадовали их своим искусством. Они хлопали, не жалея ладоней и сил, и не собирались расходиться. А артисты все не появлялись. В центре манежа на мокром ковре стоял клоун Жора и без устали кланялся благодарной публике на все четыре стороны.
Внезапно купол раздвинулся, и открылось безбрежное голубое небо, залитое полуденным солнцем. Голуби встрепенулись, хлопая крыльями, взмыли вверх и устремились на вольный простор.
Повеяло свежим ветром.
1976
РАССКАЗЫ
МЕДУЗА
— Галина, ну-ка скажи: «Me шэн миквархар»[11].
— Me шэн миквархар.
— Не смейся, постарайся издать гортанный звук «к» — «миквархар».
— Миквархар.
— Нет, не получается.
Галина легким движением головы откидывает русые волосы, упираясь упругой грудью мне в спину, обвивает руками, запускает пальцы в мою шевелюру, ворошит, играет. Как кошка, убирает куда-то коготки, когда ласкается.
— Чудесно на море, чудесное море!.. — Она валит меня на песок, засыпает им чуть не всего, потом выкладывает на моей груди крест из пестрых камешков и садится рядом. Я открываю глаза — один, потом другой. Она смотрит на меня долго, упорно. Взгляд пристальный — еле выдерживаю его. Она сдается — первой отводит глаза, прыгает на меня, хватает за плечи и с силой трясет, стряхивая песок. Песчинки понемногу осыпаются, неприятно царапая кожу. Потом чувствую бархатистое прикосновение ее тела. Внезапно она обеими руками вцепляется в мои волосы и целует жадно, ненасытно, с такой силой, что губам больно.
— Стыдно? Неудобно, да?
— Да, неудобно. Мы не одни на пляже.
— Очень даже удобно!
— Почему?
— Потому.
Ответ прост. Сам же научил ее и сам теперь злюсь. На нас кидают любопытные взгляды.
— Поплыли в Стамбул?
— Собирайся, уйдем.
— Рамаз — боится!
— Рамаз не умеет плавать.
— Рамаз — боится!
— Далеко не уплывай.
Солнце опускается на море. Наливается пурпуром. Море выгибается под солнцем — большим, массивным — и вскидывает волны, заигрывая с ним.
Горизонт тоже пурпурный, нет — темно-розовый. Солнце вдавливается в море, прорывает его и гасит один сегмент. Облачко на небе постепенно темнеет. По глади моря проносится ветерок, озорно шелестит волнами. Солнце гонит их с горизонта к берегу, а на берегу невидимое, неведомое существо плетет из них косы — переплетает, перекрещивает, и коса оплетает все море. Море сверкает, переливается, словно смешано с расплавленным оловом. Вот какие волосы у неведомого существа в предзакатный час.
Галина любит солнце, потому что оно заходит, исчезает. Уходящее солнце особенно волнует Галину. Может быть, в разлуке непостижимая сила и красота любви? Кто знает.
Галина точно не знает. Не знает она и того, почему солнце блекнет, почему оно белое и усталое утром.
А солнце закатывается, скрывается за горизонтом, чтобы снова взойти утром.
Галина выходит из воды и прощально машет светилу — машет перед каждым заходом.
В закатных лучах Галина медно-бронзовая.
Мы одеваемся. Обуваться я благоразумно отхожу подальше. Галина всегда толкает, сбивает с ног. Она лукаво улыбается. Я подмигиваю ей утешая.
Беремся за руки и уходим.
Луна — преогромная, прежелтая.
На Галине голубое очень широкое полупрозрачное платье. Оно напоминает мне медузу — вне воды.
Галина красива. Не только молодые люди, иногда и девушки провожают ее взглядом.
— Галина голодная?
— Очень, как… как… не напоминай, Галина сама скажет… Нет, не вспомнит.
