Гномики в табачном дыму - [38]

— Молчать! — закричал режиссер.

— И, говоря словами того же режиссера, мысли которого вы повторяете, никому не придет в голову послать на свидание вместо себя своего товарища по той причине, что тот красивее и опытнее его. Нельзя брать напрокат творческий замысел, как холодильник или пылесос… — со вздохом закончила Нана.

— Замолчите! Замолчите!! — орал режиссер. — Распустились! Всех вас кино испортило! Популярность! Да, не следует вам разрешать сниматься! — Режиссер нашел наконец объяснение строптивости актеров.

— Освободите меня от роли, прошу вас, — спокойно сказала Нана.

— С большим удовольствием, даже от театра! — зло сострил режиссер. — И скажу директору, чтобы удовлетворил вашу… просьбу! — Он устремился к двери, крича на ходу: — Репетиция закончена!

Режиссер шумно хлопнул дверью, отчего стекла в окнах задребезжали. Он несся уже через фойе, но в репетиционную доносился его крик: «Ноги ее не будет в этом священном храме!»

— Слышишь? — Нана посмотрела на Реваза.

— Он и сейчас кому-то подражает, — усмехнулся Реваз. — Надо сдерживаться, Нана.

Реваз встал, заходил вокруг стола.

Нана продолжала сидеть уронив голову на руки. Реваз погладил ее по голове. Нана не шевельнулась. Реваз прошелся и снова провел рукой по ее волосам. Еще раз обошел стол и в третий раз приласкал Нану, пустив в ход и вторую руку.

— Перестань, оставь меня в покое! — тихо сказала Нана.

— Что с тобой?

— Если сам не понимаешь, то хоть вспомни, чему тебя учили: знай место и час.

— Ты устала? Да, устала маленькая красивая головка! Пойдем прогуляемся. — Реваз смущенно улыбался.

— Не хочу.

— Зураб мне машину оставил. — Реваз вынул из кармана ключ от машины.

— Не хочу.

— Хорошая погода. Давай поедем за город.

— Мне некогда.

— Какой сегодня день? Среда? У тебя же нет сегодня спектакля, поедем за город, пообедаем вместе.

— Не надоело?

— Мне не может надоесть, моя девочка!

— Не видишь — ни говорить, ни слушать не в силах, что ты завелся. Отстань же наконец! — рассердилась Нана.

— Не поедешь, значит?

— Нет!

— А с другими прекрасно ездишь! — заливаясь краской, сказал Реваз.

— С кем — с другими?

— Не забывай, что ты актриса, люди в лицо тебя знают, а у них, между прочим, глаза, и они прекрасно видят, куда ты изволишь ездить, где проводишь каждый свободный вечер.

Нана медленно встала и влепила Ревазу пощечину. Реваз оторопел, растерялся. Из неловкого положения его вывел телефонный звонок. Он схватил трубку, потирая другой рукой щеку.

— Слушаю. Да, да, здесь… Сейчас передам.

Он положил трубку и, принужденно улыбнувшись, сказал Нане:

— Просил не опаздывать завтра на репетицию.

— Кто звонил?

— Директор.

— Не могу я… Не смогу сыграть эту роль… Боюсь…

— Не поедешь? — снова начал Реваз.

— Будь добр, оставь меня, я занята.

— Куда идешь?

— В телестудию.

— Зачем?

— Пригласили меня с Зурабом. Наверно, потому и оставил тебе машину… Который час?

— Полтретьего.

— Ой, полтретьего мне там уже надо быть! Подвези, а!

— Делать мне больше нечего! — Реваз достал из кармана новой кожаной куртки импортные сигареты и, закурив, подсел к столику помрежа.

— Подумаешь, возьму такси, — Нана вышла из репетиционной.

На улице было жарко. Нана вскочила в отходивший троллейбус, села у открытого окна и устало закрыла глаза.

— Все правильно, — вырвалось у нее.

— Что вы сказали? — удивленно спросил сидевший рядом мужчина.

— Ничего… извините… Это я про себя…

— Да, бывает. — Человек словно ждал повода заговорить. — Однажды я… — И начал рассказывать что-то бесконечно длинное.

Нана не слушала. Словоохотливый пассажир с кем-то другим стал делиться своими заботами. Когда она сходила, услышала, как он заметил ей вслед:

— Славная девушка! Где же я ее видел?..

Нана подбежала к подземному переходу. Было без четверти три, а Нана никогда не опаздывала на репетицию. Прежде чем идти в артистическую, заглянула в студию. Операторы устанавливали осветительные приборы. «Успею», — с облегчением перевела дух Нана.

Оператор длинной указкой тыкал в тени на декорациях.

— Включи двадцать седьмой, двадцать восьмой и тридцать четвертый! — велел он осветителю.

В студии стало светлее.

— Хорошо! Наклони чуть двадцать четвертый.

Из-под потолка скрипя опустилась штанга с прожекторами.

Декорации были теперь залиты светом. У телекамер стояли артисты и разглядывали «построенный в безлюдных горах хевсурский дом с плоской кровлей».

— Начнем? — В студию влетел телережиссер. — Где Нана?

— Если артисты готовы… — ответил оператор.

Появилась Нана, одетая хевсуркой.

— Начинаем! По местам! — Телережиссер повернулся к пульту управления: — Дайте музыку — поможет настроиться. Прекрасная музыка, верно?

В студии зазвучала хевсурская песня. Телережиссер указал актерам их места. Нана стояла между двумя молодыми людьми из города. Роль «Первого молодого человека» исполнял Зураб.

— Не забыли, с какого места начинаем? — спросил ассистент режиссера.

— Нет, помним, — дружно ответили партнеры Наны.

— Тогда — начали!

Операторы нацелили телекамеры на актеров, словно мелкокалиберные орудия. В студии воцарилась тишина.

П е р в ы й. Мы уходим.

Н а н а. Счастливого пути!

В т о р о й. Не сожалеешь о нашем отъезде?

Н а н а. Не знаю.