Гномики в табачном дыму - [36]

— Понятно, — сказал Реваз.

Н а н а. Ну, а Вожак?

Р е в а з. Что — Вожак?

Н а н а. У тебя с ним дружба?

Р е в а з. Не знаю. Не разобрать. На Каледина ходили вместе. Дружба, да какая-то такая…

Н а н а. Так я и думаю. Он тебя держит крепко.

Р е в а з. Н-но, меня! Я боюсь этого бугая?!

Н а н а. Боишься… Да-а, порядок вам нужен.

Р е в а з. Порядок? Научились? Выговариваешь без задержки: «порядок»! Да людям хочется после старого «порядка» свободу чувствовать, хоть видимость свободы. Вот до сих пор наглотались этого порядка… по пять, по десять лет… Говорить разучились!

Н а н а. Ты, например, как будто не разучился.

Р е в а з. Верно, не разучился. Повторяю за другими: «Вот не будет собственности… Значит, все будет чудно». Будет, опять будет… Слушай, ведь в нас старое сидит. Сами только и ищем, где бы чем разжиться, приволочь, отхватить. И во сне держимся за свое барахло! Моя гармонь, мои портянки, моя жена, моя вобла. Человека за кошелек казнили. Мало — двоих. Исправится ли человек? Переломит ли он себя? Этакая маленькая штучка — «мое». На этой вот штучке не споткнуться бы. Эх, будут дела.

Н а н а. Легче, форменку порвешь… Ты что же, думаешь, мы этого не видим? Слепые? Мы верим в людей.

Р е в а з. Мужик не откликнется.

Н а н а. Откликнется. Сидят в деревне вот такие же философы вроде тебя. «Вожаки»… И разводят: «Я за мое… Сами будем жить… Всех к лешему… Мужицкая слобода…» А что они реально могут сделать для завтрашней экономической… тебе это слово понятно?.. экономической потребности страны? Ну?

Р е в а з. А я откуда знаю.

Н а н а. Кто для мужика надежен? Либералы, кадеты? Продали они мужика, за полтора гривенника продали. Четыре Думы было, четыре раза продали… Эсеры? О земле сквозь кашель поговорили… и в войну мужика вогнали в окопы, а сейчас к иностранному капиталу побежали.

Р е в а з. Побежали.

Н а н а. Кто остается? Ну? Говори, ну, ну… Спорить — так начистоту. Молчишь? А ответь: кто ему, мужику, крестьянину, реально дал мир?..

— Внимание! Внимание! — прервал их режиссер и стал вразумлять Нану: — Твои слова здесь выражают идею пьесы, иначе говоря — твоя сверхзадача и идея пьесы почти совпадают. А в чем состоит сверхзадача? Сверхзадача — вершина системы Станиславского! — Взор режиссера устремился куда-то в пространство, лицо побагровело от возбуждения. — Сверхзадача — мост, соединяющий спектакль с жизнью. Она раздвигает стены театра, заставляя нас взглянуть на пьесу глазами наших современников. Знание одного лишь текста пьесы еще не дает возможности определить сверхзадачу. Необходимо знать жизнь людей, для которых мы создаем спектакль. Благодаря сверхзадаче спектакль становится личным делом режиссера и актеров, в чем и состоит высочайший смысл служения народу. В сверхзадаче находят выражение и личность художника, его индивидуальность и общенародные, государственные и партийные задачи. Сверхзадача является партийной по своей сущности, и ею определяется страстность, темпераментность спектакля. Поймать эту «синюю птицу» сможешь, лишь обладая истинно гражданскими идеями и чувствами. Надо уметь защищать народные интересы и давать отпор, надо уметь любить и ненавидеть. Мало знать, что считается добром и злом, что — прекрасным, а что — уродливым. Надо самому испытать восторг от соприкосновения с прекрасным и возмущение, горечь или боль — от столкновения с уродливым. Вы понимаете, о чем я говорю?..

Реваз промолчал.

Не дождавшись ответа, режиссер продолжал:

— Начнем сначала, Нана! «Кто ему, мужику, крестьянину, реально дал мир?»

Н а н а. Кто ему, мужику, крестьянину, реально дал мир?.. Кто мужику о земле говорил и эту землю дал? Ну? Попробуй оспорить факты. Мужик, говоришь, не пойдет? Пойдет… Не сразу, понятно… Мы ему и время дадим: «Посиди, посиди, подумай»… Хозяйство будем поднимать. Россию на свет, на воздух выведем. Дышите, люди! И пойдет твой мужик, умный он: «Нельзя ли с вами в долю?»

Р е в а з. В долю — это он пойдет.

Н а н а. Именно… Личность ты исключительная, а мусору у тебя в голове много.

Р е в а з. А может, я трепался? Гляжу я на тебя, ты тут все насчет принципов перебрасываешься, а я… не стыдно признаться… вот думаю: отчего такая баба и не моя? Отойди, а то…

Н а н а. Опять браком заинтересовался?

Нана немного помолчала и, обернувшись к режиссеру, сказала:

— Нет не получается, не смогу!

Несколько дней назад Нана в третий раз попросила режиссера освободить ее от этой роли, но уважаемый Шота и слушать не стал. Говорил, что это каприз, потакать капризам он не намерен, и уверял, что она еще благодарить его будет за роль Комиссара. В конце концов все решили, что Нана подчинилась, и вот извольте — снова отказ!

Режиссер взорвался. И без того был взвинчен плохо прошедшей репетицией.

— Что случилось! Что́ ты не сможешь?! Почему не сможешь? — кричал режиссер. — И вообще до каких пор будем сомневаться, спорить, возражать!

— Я же чувствую — не смогу, — спокойно возразила Нана.

— Тебе кажется, что не сможешь так сыграть! Потерпи немного и поймешь, что заблуждалась.

— Я не смогу — ни так, ни по-другому.

— Неправда! Ты можешь и лучше сыграть, по-своему, более ярко, но не делай этого ради спектакля… — туманно объяснил ей режиссер.