Гном - [16]

— Дим, я же из коридора тебе орать начал — летим вместе! — он хохотал таким заразительным счастьем, что Дима, обрадовавшийся не меньше друга, положил руку тому на плечо и неожиданно по-мужски похлопал по нему…

Они подошли к дедушке Димы, тот обнял внука, потом, повернувшись к Сергею, без всякой тени хотя бы удивления, протягивая сильную руку, представился:

— Меня зовут Василий Петрович, здравствуй.

Сережа, улыбнувшись, с уважением пожал протянутую руку:

— Сергей Матвеев. Здравствуйте.

Садитесь в машину, иностранцы, — Василий Петрович сказал это без злости, без иронии — просто сказал, но Сережа тут же вспомнил рассказ Димы о том, как дед пытался противостоять отъезду дочери из горячо любимой им страны, и подумал, что в словах пожилого генерала — просто горечь, что внук живет не здесь, а в чужих для него и когда-то враждебных землях.

Три недели в Москве пронеслись радостными интересными днями — они колесили по городу, а вечером долго сидели с дедом, выпивая по пять чашек чая и слушая его рассказы, которые были интереснее Сереже, но Димка тоже сидел рядом, изредка вставляя реплики в разговор дедушки и друга. Сережа нравился старику — видя внука рядом с этим малюсеньким человечком, он был спокоен — впервые — за Димку, видя, каким умом, стойкостью и душой наделен Сережа, понимая, через что мальчику еще предстоит пройти в этой жизни. Глядя как-то вечером на Сережу, он спросил:

— Сергей, ты уж извини за любопытство, ты после колледжа вашего что собираешься делать?

— Я в Москву приеду — я же не смогу в Швейцарии оставаться. В университет поступлю.

— Понимаю… — Василий Петрович сказал это так странно, что Сереже показалось, он хотел сказать что-то очень важное, но или передумал или забыл.

В последний перед их отлетом вечер, грустные, они сидели перед чашками с остывшим чаем, думая каждый о своих причинах этой грусти, когда Василий Петрович обратился к Сереже:

— Сергей, я поговорить с тобой хочу, — он остановил жестом мальчика, пытавшегося что-то ответить, — по поводу твоего возвращения в Москву, после колледжа.

Сережа смотрел на пожилого мужчину выжидающе и удивленно, а тот, словно набираясь смелости, смотрел в чашку с чаем и продолжил только когда тишина уже звенела в безмолвии кухни:

— Сережа, отец у тебя — влиятельный человек, перестройка вся эта еще больше усилила такие возможности… Не нужно тебе сюда возвращаться — не будет здесь для тебя ни работы, ни жизни.

Молодые люди смотрели на старика изумленно — во всех его рассказах, во всем, что он говорил о своей стране, они чувствовали столько гордости, столько любви к ней, что сейчас не могли поверить в услышанное, да и в сам факт, что это сказал он — Василий Петрович.

— Дед, ты что? — Дима просто не смог промолчать, не находя объяснения сказанному стариком.

— Дима, помолчи, я поясню. Сережа, я не прошу тебя понять то, что я скажу, я просто прошу поверить мне на слово. Не нужно тебе возвращаться сюда: никакие связи твоего отца не помогут тебе ходить безопасно по улицам, получить хорошую работу и ездить в транспорте, не вынудят людей относиться к тебе, как к человеку. Сережа, с твоим ростом тебе здесь не выжить ни с какой стороны этой жизни, поверь мне!

Сережа, шокированный услышанным, только выдавил, скорее из вежливости, чем поверив:

— Спасибо, Василий Петрович, я обязательно подумаю, над тем, что вы сказали.

— Сережа, — голос генерала звенел строгостью, — ты должен не подумать, а остаться там, любым способом, здесь тебе не выжить!

Молча лежа в комнате, глядя на белый потолок в темноте, они думали об одном и том же, только каждый по своему: Сережа — что не может быть такой разницы между странами в восприятии людей, если даже разница между магазинами и жизнью в этих странах — шириной в пропасть, Дима — что дед, наверное, зря напугал так гнома, люди живут везде и не все они идеальные и никто от этого не умер, но для него, Димы, намного лучше, если гном останется в Швейцарии и они будут рядом еще много-много лет.

Попрощавшись у дверей аэропорта с Василием Петровичем, друзья побрели внутрь, грустно смотря под ноги, думая только об одном — что, возможно, они уже не увидят этого умного доброго человека, для одного — деда, которого он узнал по-настоящему только сейчас, приехав с Сережей, для второго — пожилого друга, попытавшегося спасти его от чего-то, чего он еще не знал, а потому и понять не мог.

Они заговорили, только стоя в длинной очереди на регистрацию, пробуя не говорить о Димкином дедушке, просто начав болтать о Москве. Дима распинался о красоте московских девушек, Сережа отшучивался:

— Дим, они, конечно — красавицы, но у всех один огромный недостаток — не гномы они.

Дима рассмеялся, но неожиданно, глядя куда-то через несколько человек от них, осекся и, постучав по Сережиному плечу указательным пальцем, кивнул головой в ту сторону. Сережа повернулся за кивком друга: в нескольких метрах от них, почти в конце очереди стояло существо, подобное Сереже, только женского пола. Глядя на ее лицо, Сережа подумал, что ей лет пятнадцать-шестнадцать — как ему, но ростом она была ниже него сантиметров на десять. От удивления Сергей не мог отвести от нее глаз — он чувствовал, как друг пихает его в плечо, слышал его голос: «Гном, прекрати, она с нами одним рейсом летит, в самолете поговоришь с ней», — и уже силой повернул Сергея спиной к девочке.