Гнилые болота - [8]

Молодой англичанинъ, еще не превратившійся въ счетную книгу, что иногда дѣлается съ англичанами на тридцатомъ году ихъ жизни, и не зараженный опытомъ, что дѣлается съ ними во всѣ возрасты при первомъ удобномъ случаѣ, превзошелъ всѣ ожиданія княжны и завоевалъ ея сердце. Оба были молоды, умны, хороши собою, жаждали счастья, — какъ же при такихъ условіяхъ не полюбить другъ друга? Полюбили. Видѣлись въ комнатѣ миссъ почти ежедневно, просиживали вмѣстѣ по цѣлымъ часамъ; мистеръ Друри даже забылъ на время о гг. Сноршиляхъ и компаніи. Дядя княжны не зналъ о свиданіяхъ молодыхъ людей; но если бы и зналъ, то не обратилъ бы большого вниманія на какого-нибудь иностранца-купчишку. А нужно было обратить вниманіе! Купчишка вздумалъ просить руку княжны. За предложеніемъ послѣдовало изгнаніе жениха и его сестры, за изгнаніемъ послѣдовалъ побѣгъ княжны, и совершилась тайная ея свадьба съ мистеромъ Друри.

Свадьбу устроилъ ухарь-братъ княжны. Она надѣлала много толковъ въ Петербургѣ, который нѣсколько дней слушалъ варіаціи на тему: неравный бракъ. Потомъ какой-то геніальный, но не признанный композиторъ петербургскихъ толковъ пустилъ въ свѣтъ новыя варіаціи совсѣмъ на другую тему, и неравный бракъ и княжна забылись всѣми. Только дядя-вельможа, давнымъ-давно запоемъ хандрившій и не дававшій баловъ, потому что умерли и тѣ, кого онъ думалъ сердить и дразнить своею веселостью, проклялъ теперь свою племянницу и ускакалъ въ Москву, тогдашній притонъ всѣхъ униженныхъ и оскорбленныхъ. О немъ даже и не толковали. Проклятая племянница зажила тихой семейной жизнью, наслаждаясь прелестью медоваго мѣсяца. Какое счастье жить тихой семейной жизнью, любить и быть любимой! Наслаждается любящая пара этимъ счастьемъ и не замѣчаетъ ничего, что дѣлается кругомъ: вооружаются ли люди противъ нея комками грязи, сплетаютъ ли они, какъ тонкое кружево, запутанную сѣть затѣйливо-узорныхъ сплетенъ, собирается ли на темнѣющемъ небѣ грозная, неотразимая туча. Такого счастья дождалась и княжна. Счастливица!.. Но вотъ вопросъ: довольно ли человѣку, если въ продолженіе шестидесяти лѣтъ онъ насладится двумя мѣсяцами подобнаго счастья? Можно ли будетъ написать на его надгробной плитѣ: «здѣсь покоится прахъ счастливаго человѣка!» Не будетъ ли эта надпись безпощадно-злою и страшно-ѣдкою ироніей? Если нѣтъ, то пишите смѣло на могильномъ крестѣ каждаго умершаго голодной смертью нищаго: «здѣсь покоится прахъ сытаго человѣка».

Мистеръ Друри былъ небогатъ, и потому новобрачнымъ пришлось вести скромную жизнь. Бабушка ничего не смыслила въ хозяйствѣ и не могла быть помощницею мужу. Привычки и взгляды того круга, гдѣ воспитывалась княжна, дѣлали его членовъ неспособными, лишними и вредными, какъ только имъ приходилось вступить въ другую сферу жизни. Они умѣли расточать и не умѣли наживать. Молодая чета скоро почувствовала недостатки.

— Бетси, милая Бетси, надо быть экономнѣе, — говорилъ мистеръ Друри своей супругѣ.

— Не жить же намъ, Джонъ, по-мѣщански! — отвѣчала Бетси.

— Отчего же не жить такъ, если нельзя иначе?

— Ты знаешь, что я не привыкла такъ жить.

— Но ты знаешь, что я не имѣю средствъ для болѣе широкой жизни.

— Джонъ, ты меня разлюбилъ! — выводила изъ этого разговора свое заключеніе Бетси и начинала плакать. Болотное или, если хотите, тепличное воспитаніе приносило свои плоды.

Мнѣ хотѣлось бы говорить о счастьѣ бабушки, описать его радужными красками, но я далъ себѣ слово ничего не выдумывать и строго придерживаться истины. Уже черезъ два мѣсяца послѣ свадьбы бабушка не была счастлива. Ея несчастье составляли и отсутствіе богатыхъ нарядовъ, и невозможность ѣздить по баламъ, и необходимость ходить пѣшкомъ. Бѣднякъ считаетъ все это пустыми прихотями, но безъ этихъ прихотей не можетъ быть счастливымъ человѣкъ, выросшій въ богатствѣ. Бабушка страдала, встрѣчая на петербургскихъ улицахъ блестящіе экипажи знакомыхъ людей, на нее наводила тоску афиша о вечернемъ спектаклѣ, попавшаяся ей въ руки, и все это, какъ нарочно, металось въ глаза и дразнило своимъ блескомъ.

Джонъ, неизвѣстно откуда, доставалъ деньги и исполнялъ капризы избалованнаго ребенка. Ребенокъ, къ несчастію, былъ очень милъ. Такъ прошло около четырехъ дѣть; родился у бабушки сынъ, родилась дочь. Наконецъ, Джона потребовали съ полными отчетами по дѣламъ торговаго дома, запутаннымъ до-нельзя. Грустно было прощанье супруговъ, но еще грустнѣе было извѣстіе, полученное изъ Англіи черезъ полгода послѣ отъѣзда Джона. Бабушкѣ писали:

«Имѣемъ честь извѣстить почтенную мистриссъ Друри, что во время переѣзда изъ г. С.-Петербурга въ г. Лондонъ у достоуважаемаго мистера Джона Друри, повѣреннаго но дѣламъ въ г. С.-Петербургѣ торговаго дома гг. Споршиль и компанія, закружилась голова, и онъ упалъ за бортъ корабля въ море. Всѣ усилія матросовъ, въ крайнему сожалѣнію знакомыхъ и родныхъ покойнаго, остались тщетными, и спасти утопленника не смогли». За симъ слѣдовала подпись одного изъ гг. Споршилей. Посторонніе люди говорили, что у Джона совсѣмъ не кружилась голова въ минуту паденія въ море; говорили, что онъ и не падалъ въ море, но бабушка не вѣрила этимъ слухамъ. «Джонъ зналъ, — говорила она, — что я любила его не за деньги: я жила бы съ нимъ и въ бѣдности, съ милымъ сердцу человѣкомъ»… Тутъ шли разсужденія такого рода, что я не считаю, нужнымъ выписывать ихъ; любознательный читатель можетъ ихъ отыскать въ любомъ старомъ романѣ, подъ слѣдующими заглавіями: шалашъ въ лѣсу, рай подъ деревомъ и утоленіе голода сочными и длинными поцѣлуями. Разумѣется, все это говорилось отъ чистаго сердца; но все-таки Джонъ былъ правъ въ своемъ расчетѣ, хотя немного позднемъ. Жить вмѣстѣ они не могли, не разлюбивъ другъ друга; помириться съ родными при жизни Джона бабушка не могла, а безъ ихъ помощи не было средствъ вести роскошную или широкую жизнь. Джонъ былъ помѣхою, и онъ счелъ нужнымъ сократиться. У меня даже не поднимается руіса на обвиненіе Джона за то, что онъ вырвалъ бабушку на время изъ аристократическаго круга. Ея натура была создана для романа. Не явись Джонъ, явился бы какой-нибудь Григорій или Франсуа. Разница была бы только та, что Григорій, женившись на ней, заставлялъ бы ее шляться по роднымъ за примиреніемъ и за деньгами и вколотилъ бы ее въ гробъ, а Франсуа пожилъ бы съ нею, попѣвая пѣсенки, и года черезъ два уѣхалъ бы на родину, не женившись на бабушкѣ и бросивъ ее съ двумя незаконнорожденными дѣтьми.