Гнездышко - [19]

Он смотрел на Коломбу, и его неспособность хвастаться одновременно и трогала, и раздражала Алису. «Подбородок у него маловат. Если бы низ лица был покрупнее – да и плечи тоже, – Каррин был бы видным мужчиной, а может, стал бы и великим человеком…»

Разглядывая старого друга, она вновь обретала способность критической оценки и свою особую прозорливость, притупившиеся со времени смерти Мишеля и последовавших за нею юридических стычек. Присутствие Каррина, робость Коломбы, её девическая мягкость возрождали в Алисе естественный интерес к мужчине. При взгляде на покатые, как у бутылки из-под рейнского, плечи Каррина, на которых болтался пиджак, ей на память приходили мощные грудные мышцы Мишеля, красивая спина Ласкуметта. Мимолётно вспомнился и давнишний компаньон Мишеля, Амброджио, восхищавшийся контрастным сочетанием её иссиня-чёрной чёлки и удлинённых серо-зелёных глаз и терявший от этого дар речи… Живая волна эгоизма и кокетства возобновила свой бег, увлекая Алису за собой. «Что, из-за Каррина? Вот именно, из-за Каррина, из-за двух этих дурочек…»

Поджав под себя ноги, Эрмина сидела в углу гнёздышка и изучала Каррина с презрительным вниманием. «Она считает, что её возлюбленный лучше… Это ещё неизвестно… Мой тоже был лучше. Ну а для Коломбы Балаби – это жемчужина Голконды… А собственно, о чём он там рассказывает, этот Каррин?»

– …Директор казино вернулся, когда мы садились… когда я садился за стол – моя жена не ест… Я хочу сказать, что она на строжайшей диете, но это не принесло никакого улучшения…

Архангел в купальном халате бросил на него сверкающий и суровый взор, а затем, опустив глаза, обрёл прежнюю кротость.

– …Он настоятельно просил дать ему ответ немедленно, потому что предложенные условия нас устраивали, верно, Коломба? Вот я и пришёл, чтобы спросить Коломбу, прошу извинить меня за это…

Голос его был так красив по тембру, что не хотелось его прерывать, и Алиса с наслаждением слушала.

Наклонив голову, Коломба внимала ему всем своим слухом музыкантши; даже с лица Эрмины сбежала её усмешечка, и она кивком головы поддакивала если не словам, то звукам.

«Сегодня вечером, – думала Алиса, – решается не только судьба двух этих влюблённых девочек, но и вопрос моего собственного одиночества. Потому что и та, и другая уедут. Они уже сейчас двинулись в путь… Мы не способны устоять перед мужчиной. Только когда он умирает, мы не можем последовать за ним…»

– Итак, Алиса, что вы об этом думаете?

Она улыбнулась задавшему этот вопрос, не заставляя его повторять то, что пропустила мимо ушей.

– Думаю, что всё это чудесно, старина. И для вас, и для Коломбы.

– Да? Правда?

– Правда. Коломба, помнишь, я же тебе говорила. Она заметила, что старшая не произнесла ещё ни одного слова. «Молчит… Как она преданна и готова на всё ради этого некрасивого, второразрядного мученика, этого робкого козлика, ну а в общем хорошего парня…»

Каррин стоя в порыве чувства сжимал руку Коломбы. Она поправила ему галстук, одёрнула на спине плохо скроенный пиджак и сказала только:

– Если завтра у тебя не будет времени, я схожу к Эноку сама.

– Хорошо, – сказал Каррин. – О, это не срочно… Хотя, что это я – конечно, это дело не терпит…

– Ладно, – сказала Коломба. – Но не раньше шести, у меня три урока.

– О! Теперь эти твои уроки…

Они обменялись весёлыми взглядами невинных шутников. Эрмина бросила Каррину: «Доброй ночи, Балаби!» и три сестры остались одни.

– А-а-а! – простонала Эрмина.

– Что? – спросила Коломба, разом повернувшись к ней.

– Ничего. Мне жарко.

Она сбросила халат, потянулась всем своим исхудавшим телом; белизна её кожи при белокурых волосах была, скорее, белизной брюнетки. Коломба налила себе стакан воды, выпила его одним махом и принялась яростно чесать себе голову обеими руками.

«Что за нетерпение, – думала Алиса. – Они как обожжённые. Бедные девочки тридцати пяти и двадцати девяти лет, которым суждено пережить и счастье, и горе. Им кажется, что сегодня у них только начинается настоящая жизнь…»

– O! – воскликнула Эрмина. – Горячей воды! Ванну!

– Давай, – согласилась Коломба. – Ты её заслужила.

Она начала действовать в присущем ей размеренном и мощном ритме, собрала на поднос стаканы и тарелки, унесла их на кухню. Следуя её примеру, Алиса смахнула крошки хлеба ребром ладони, надела синий фунтик на стоящую на рояле лампу на коленчатой подставке, расстелила постель на английском диване. Обе действовали ловко, не задевая друг друга, обмениваясь словечками времён ранней юности:

– Швыряй платье в «кратер», почистишь его завтра.

– Эй, лови «дипла», сложи вдвое и расстели на гнёздышке.

Вернулась Эрмина, пугающе бледная, пошатывающаяся от усталости. При этом она не забыла намазать лицо жирным кремом и закрутить волосы в локоны, покрыв их сеткой. Прошептав слабеньким голоском: «Доброй ночи, господа и дамы», она скроила гримаску, послала воздушный поцелуй и исчезла. Перед тем как лечь рядом с уже улёгшейся сестрой, Алиса осторожно спросила:

– Я, наверное, стесняю тебя… Тебе захочется повертеться в постели, всё обдумать…

Лежащая Коломба, раскинув руки, безмятежно улыбнулась ей:

– Да отчего же, девочка моя? Поскольку, слава Богу, всё решилось, я теперь уже ни о чём не думаю.