Гнездо гадюки - [25]

Эми молчала. Да, он прав. Конечно, Дэн совершенно прав. Нет ничего более ужасного, чем самой превратиться в Мадригала или стать похожей на них.

Порой — нет, не часто, а только порой. — Эми ужасно хотелось обнять своего брата. Но при последней попытке он молча вывернулся из ее объятий и после у себя на майке написал большими буквами: «ОЗ». «Обниматься запрещено». Поэтому она только улыбнулась ему.

— И откуда ты все это знаешь, Дэн? Ведь ты тогда был еще совсем маленьким? Неужели они остались у тебя в памяти?

— Нет, не в памяти, — ответил он. — Кое-где в других местах…

* * *

«Поверните направо…» — умиротворенным голосом произнес навигатор.

— Спасибо, Карлос, — ответила ему Нелли. — Я выйду замуж за Карлоса. Он все делает, как я хочу. И ни на что не жалуется.

Их новенький GPS, который они прозвали Карлосом, уверенно вел их в сторону центрального района Йоханнесбурга. Пред ними открылась панорама города со сверкающими в лучах солнца зеркальными небоскребами, тесно столпившимися вокруг устремленной ввысь башни, которая возвышалась над всеми, словно гигантский скипетр.

Эми с головой ушла в путеводитель. Более того, она уже битый час читала вслух. И от этого время застыло на месте — по крайней мере, часы тянулись, как сутки. Так, во всяком случае, казалось Дэну.

— «Западная часть автотрассы N1 является частью окружной дороги вокруг города и самым загруженным участком пути во всей ЮАР, — цитировала она. — Следуя далее, вы проезжаете Холм Конституции и башню Хиллброу, которая является одним из самых высоких зданий во всей ЮАР. Это здание напомнит искушенному путешественнику о башне Космическая Игла в Сиэтле, которая является более скромной версией башни Хиллброу».

— Кх-кх… Эми… — неуверенно начал Дэн. — Мы приехали… ку-ку… Вот она, перед нами.

— Нам нужен выезд на Яна Сматса, — продолжала Эми.

— Нелли, так могут звать только твоего парня, — сказал Дэн.

— Только посмей! Я теперь люблю Карлоса и буду всю жизнь ему верна. И мы будем делать, как он говорит. Сейчас он нам скажет, где здесь выезд.

— Сматс на самом деле Сму-у-утс. Это африканер. Он был военнокомандующим и премьер-министром ЮАР, — ни на кого не обращая внимания, Эми продолжала лекцию. — Он был сторонником апартеида. То есть расовой сегрегации… Но в тысяча девятьсот сорок восьмом году он изменил своим политическим взглядам и резко выступил против режима апартеида и расовой дискриминации. И в результате проиграл выборы. Представляете? В смысле какие были нравы и отношение к африканскому народу, который первый тут начал жить? И президентом мог стать только тот, кто поддерживал этот античеловечный порядок.

— Могли бы и не голосовать за плохих, — разумно предложил Дэн. — Как у нас в Штатах… иногда бывает…

— Да ладно, мы от них не так уж далеко ушли… Можно сказать, дышим им почти в затылок, — подключилась к дебатам Нелли. — Вот мой отец… Педро Гомес, например… Его выпихнули из того города. За черту оседлости, так сказать… Там ненавидели мексиканцев. За то, что они любят стоять на улицах. Ну а что тут такого, если это у них в крови? И потом, они не просто так стоят, а ждут, вдруг подвернется какая-нибудь работа? Вдруг подойдет богатый фермер и возьмет их на работу… А моя бабушка? Она мечтала обосноваться на Юге, пока не столкнулась там с реальностью в виде такой небольшой таблички, которая висела над фонтанчиком с питьевой водой: «Только для цветных». А она и сама не знала, какого она цвета. Но сам факт того, что ей вообще пришлось об этом задуматься, был ей ненавистен. А что? Как вы думаете, откуда в пятидесятые, в шестидесятые было столько маршей протеста и демонстраций на улицах?

— Больные люди, — ответил Дэн.

Он вспомнил картинки в учебниках и скучнейшие документальные фильмы, под которые целыми днями в кресле храпела их тетя Беатрис.

— Болезнь приходит сама, независимо от того, хочешь ты этого или нет, — заметила Нелли. — А это дело рук самого человека. В ЮАР всегда господствовал апартеид, даже во времена колониального режима. Например, аборигенам запрещалось после заката солнца находиться в белых городах. Либо им требовались специальные пропуска, иначе их за это просто бросали в тюрьму. И так в ЮАР было всегда. Но официально этот режим был признан только в сороковых годах двадцатого века, и тогда он получил название «апартеид». Это означало, что теперь все люди официально разделялись на черных, цветных, белых и индейцев. Если ты что-то среднее между черным и белым, то, значит, ты цветной. А если ты не белый, то тебе нельзя голосовать. И ты можешь жить только в сегрегированных районах. Это как индейские резервации у нас в Америке, но только здесь эти области назывались Бантустаны. У них были свои школы, врачи и все остальное — все самое плохое, конечно. Правительство превратило эти Бантустаны в отдельные мини-государства, ввело особый паспортный режим для цветного населения и таким образом контролировало передвижения людей, издав специально для этого новые иммиграционные законы. У них были автобусные остановки только для белых и только для черных. И жениться можно было людям только одной и той же расы, а смешанные браки были строго запрещены.