Гнездо аиста - [60]

— Ну что, накатался? — спросил он.

Вот тогда Павел впервые заметил, что у Дюри от волнения краснеют белки глаз. Они у него покраснели и тогда, когда он, свалившись с дерева, терпеливо переносил боль.

Оба знали, что драки им не миновать. Остальные примолкли. Дюри отбросил вилы и зашаркал ногами, словно хотел очистить от грязи сапоги перед дракой.

Павел инстинктивно чувствовал, как все насторожились. Они придвигались все ближе, все теснее обступали их с Дюри. Резеш загасил о колесо телеги сигарету. Павел знал, что Эмиль, Штенко и Резеш будут смотреть и выжидать, а если и вмешаются в драку, то, конечно, на стороне Дюри. Но знал он также и то, что отступить не может. Он бросил сигарету и затоптал ее.

Дюри, слегка сутулясь, вразвалку приближался к нему. Он спокойно, даже приветливо улыбался.

Они уже были на расстоянии вытянутой руки друг от друга.

Сейчас он выбросит руку вперед и ударит меня, подумал Павел. Внимание! Помни: Дюри — левша.

Павел сжал кулаки и посмотрел прямо в глаза Дюри — белки у того покраснели еще больше.

Но в эту минуту словно из-под земли между ними вдруг вырос Петричко. С непокрытой головой, забрызганный грязью, с гаечным ключом в руке. Не успел Павел опомниться, как Петричко оттолкнул их друг от друга и, словно жезл, поднял вверх гаечный ключ.

— Что тут у вас происходит? — строго спросил он. — Почему не работаете?

От растерянности все молчали, стояли как вкопанные.

— Вы что, языки проглотили?

Никто не ответил.

Эмиль не отрывал взгляда от гаечного ключа, который сжимал Петричко. Потом потер ладонью впалые небритые щеки и, посмотрев в глаза Павлу, сказал скорее ему, чем Петричко:

— Дюри ведь отбил у него Анну.

Павел почувствовал, как к лицу его прилила кровь. Пальцы Петричко с силой сжали ему руку.

— Слишком много ты себе позволяешь, Эмиль! Уж не хлебнул ли ты лишнего? — спросил Петричко.

— Я сказал только, что Дюри увел у него Анну, — медленно повторил Эмиль. — Чего ты вмешиваешься? Раз у них есть счеты из-за бабы, они должны разобраться.

— Да ведь ты сам первым вмешиваешься, — глухо ответил Петричко.

— Иди ты знаешь куда! — огрызнулся Эмиль.

— Попридержи язык! Ты же пьян…

— Что, дохнуть на тебя? — спросил Эмиль.

— Считай, что уже дохнул, — сказал Петричко и, обращаясь к Павлу, продолжал: — Ладно, парень, хватит! Плевать тебе на их трепотню! Пойдем, ты мне нужен. А они пусть нагружают навоз. — Он снова сжал его руку.

— Беги в костел и ставь свечку своему угоднику за то, что цел остался! — сказал Павлу Дюри.

— Ну что ж, поставлю, — сказал Павел и снова посмотрел на Дюри прямо в глаза.

— Ты что на него так смотришь? Да он тебя разок стукнет, и ты остаток жизни своей на карачках ползать будешь, — съехидничал Штенко.

Но Павел с Петричко уже направились к сараю.

Павел разжал занемевшие кулаки, напряжение постепенно покидало его тело. Но оставалось недовольство собой, гнетущее ощущение того, что сплоховал. Он чувствовал злорадство и враждебность следивших за ним.

— Что это вы там затеяли? — спросил Петричко.

Павел молчал. Он злился на себя. Трус!.. Ты должен был первым ударить его. Чего ты ждал? Было страшно, да? А ведь все уже могло быть позади. Ты мог бы расквасить ему морду. Конечно, и тебе досталось бы порядком. Но это могло быть уже позади. Ты просто трус!..

И все-таки Павел всем своим существом чувствовал облегчение. Хорошо, что дело не дошло до драки именно сейчас, при нынешних обстоятельствах.

Но ведь там появился Петричко. Значит, ты был бы не один, если бы в драку вмешались остальные. Значит, ты мог бы с Дюри справиться. Нет, нельзя было упускать момент!

Да, драки нам не миновать, снова пронеслось в мозгу Павла.

Он обернулся. Парни начали работать, Дюри лениво поднимал вилы.

— Что же все-таки произошло? — снова спросил Петричко.

— Ничего, — неохотно ответил Павел. — Ты видел, ровным счетом ничего.

— Ну, раз ничего, так выбрось эту историю из головы!

Петричко подошел к старой сеялке. Немного поковырялся в ящике для семян, крышка которого никак не захлопывалась, потом потрогал пальцем разболтанный сошник и стал сбивать гаечным ключом с него ржавчину.

— Что-нибудь в этом смыслишь? — спросил он немного погодя.

— Надо поглядеть, — ответил Павел и стал копаться в машине.

— У нас куда ни кинь — всюду клин, — сказал Петричко. — Они хоть вступили в кооператив, но душой не с нами. Не созрели они еще для кооператива.

— А они и не хотели вступать… — заметил Павел.

Петричко не расслышал его слов и продолжал:

— У них пока еще всего вдосталь. Они ничего не сдали государству, и потому им есть чем прокормиться. Они должны были бы погасить задолженность, это их малость встряхнуло бы. Тогда и у нас все наладилось бы, пошло как по маслу, тогда в кооперативе был бы порядок. — Он помолчал немного. — Ты видел Бошняка? Этот шкурник снова отправился в лес. Ничего, и ему, и леснику я покажу, где раки зимуют! А лесника в порошок сотру вместе с его проклятыми бревнами! Я тоже мог бы на все чихать и заботиться только о дороге. — Он нахмурился. — И такие типы пролезли в нашу партию. Много блох забралось в тулуп, вот и не успеваем теперь чесаться. Для этого гада еловая шишка в лесу значит больше, чем целый кооператив.