Гнездо аиста - [44]

Он помахал цыганам, которые тоже пришли поглазеть и стояли в толпе у забора. Они недоуменно смотрели на него, но не двигались с места. Потом кто-то из них спросил:

— Мы?

И сразу же один из цыган — это был Иожко Червеняк — отделился от толпы и вошел во двор. За ним повалили остальные.

Цыгане вместе с шофером в два счета спустили с машины мостки и отправились за скотом, испуганно ревевшим во дворе и в глубине хлева.

Когда первая корова уже была на грузовике, а следующая, которую цыгане тащили за цепь и за рога, топала по мосткам, Хаба тяжело поднялся с колоды, медленно провел дрожащей рукой по губам и лбу. Казалось, вот-вот шагнет, но он так и не сошел с места, словно разучился ходить. Это был уже не Хаба, а совсем другой человек — сгорбленный, обмякший старик.

Мычанье и топот животных, шиканье и невнятный ропот у ворот вонзались в мозг Павла. У его уха послышалось чье-то тяжелое дыхание и раздался голос Бошняка:

— Грабят, как когда-то турки и татары. Теперь, видно, настал мой черед или же Эмиля Матуха. — Он тихо чертыхнулся.

Густой воздух вдруг пронзил визгливый женский вопль.

— А-аааа!

Из дома выскочила жена Хабы. Подняв над головой руки, она тяжело плюхнулась у грузовика на колени прямо в грязь. В руках она судорожно сжимала пустую крынку из-под молока.

Все так и застыли, тесно прижавшись друг к другу; даже цыгане остановились, растерянно оглядываясь.

Во дворе тоже стояло несколько человек. Среди них была Илона. Она только что вернулась из города.

Илона смотрела на Хабову, повалившуюся в грязь, на пустую крынку в ее руках. Глаза Илоны были широко раскрыты, зубы стучали, словно в лихорадке, лицо заливала краска стыда. Вчера поздно вечером, когда Иван Матух и Копчик ушли, к ним явилось все семейство Хабов. Почти всю ночь таскали они к ним какие-то вещи, мешки, сундуки и прятали у них в сарае, закладывали поленьями в дровянике. И мать, хоть ее трясло от озноба и жара, поднялась с постели и стала помогать им.

Илона нахмурила брови, кусала до боли губы. Она не слышала ничего, кроме громкого биения своего сердца, отдававшегося в висках. Казалось, хлопая крыльями, над нею пролетала стая вспугнутых голубей. Глаза у нее вспыхнули гневом и презрением. Она вдруг сорвалась с места и, подпрыгнув, как норовистая лошадка, влетела в дом Хабы.

Когда она выбежала обратно во двор, в руках ее был большой кувшин со сливками. Они выплескивались, оставляя белые пятна на черной грязи. Подбежав к Хабовой, Илона остановилась. Хотела что-то сказать, но не смогла выдавить из себя ни слова. Тяжело и порывисто дыша, она поставила кувшин со сливками на землю рядом с пустой крынкой, которую держала Хабова.

— Видите! — закричал, обращаясь к толпе, Канадец. — Видите, какую комедию они хотели разыграть перед вами!

Дюри, сперва недоуменно смотревший на Илону, вдруг наклонился, схватил полено и швырнул им в нее.

Полено пролетело, едва не задев голову Илоны, но она даже не шелохнулась. Лицо ее пылало.

— Беги! — раздался из толпы мальчишеский голос.

Тут к Дюри подскочил Бриндзак.

— Ты что?! Только посмей ее тронуть!

Но это было уже лишнее, у Дюри и без того подкосились ноги, и он всем телом привалился к стене дома.

С погрузкой было покончено, и Бриндзак крикнул водителю грузовика:

— Выезжай! Выезжай!

Мотор фыркнул, затрещал. Грузовик дал задний ход, шофер высунулся из кабины — Петричко подавал ему рукой знаки. Машина с грохотом выкатилась со двора.

Толпа неохотно, медленно расходилась.

Вдруг Павел услышал жалобный детский плач. Он огляделся. У забора в холодной грязи сидели на корточках двое босых цыганят. Девочка обхватила ручонками окровавленную ступню — кто-то тяжелым сапогом отдавил ей большой палец.

От забора поспешно удалялся Эмиль Матух, слышался чей-то хриплый смех.

— Что за подлость! Видел, какую комедию хотела разыграть перед нами старуха с этой крынкой? — снова возмущенно заговорил Канадец, подойдя к Павлу. — Не могу только понять девчонку Олеяров, что это на нее нашло?

К ним подошли отец Павла и Демко.

— Как раз тут, у этого забора, — сказал отец, — лежала Мишланка, когда ее выгнал Хаба. Неужто все забыли об этом?

Да, верно, как раз здесь…

Уже смеркалось, когда Павел побежал за табаком для отца. В тот вечер Мишланка узнала, что муж ее погиб в лесу при перестрелке с гитлеровцами. И Хаба, у которого Мишлан батрачил, разорался: «Черт вас дери! Не хватало еще, чтоб вы мне в дом солдат привели!» Он весь трясся от злости и страха. Мишланка стояла во дворе, убитая горем, с погасшими глазами. А когда побрела к воротам, Павел видел — как ни старалась она держаться прямо, с каждым шагом сгибалась все ниже и ниже, пока не свалилась на улице у забора Хабы. Она лежала на сером, подтаивающем снегу; тело ее сперва судорожно подергивалось, потом расслабилось, и она закрыла глаза. Видно, тошно было ей смотреть на окружавшую ее жизнь. Так и лежала она на снегу, раскинув руки, мертвенно-бледная… Когда к ней начали сбегаться люди, выскочил Дюри, схватил ее и уволок в глубь двора.

В тот вечер мать сказала: «Маргите этого не вынести».

Тогда же он узнал от нее, что работавшая служанкой Маргита вышла замуж за батрака из соседнего имения «Варконд». Через год ее муж подрался с кем-то на ярмарке в Горовцах, и его нашли утром в лесу убитым. Осталась она одна с новорожденным сыном. Мыкалась, бедняжка, пока не вышла замуж за Мишлана. Когда Мишлан погиб, у нее уже было трое ребят… «Загубили ей жизнь», — сказала мать. Да, вот так тогда это было…