Гнев викинга. Ярмарка мести - [16]

Покойный граф Хинкмар все еще лежал на смертном ложе, когда Эберхард приказал арестовать Ранульфа и других капитанов, подчинявшихся Луи. Остальных лишили оружия, доспехов, лошадей и тоже заключили под стражу. Охраняли их воины, которых Эберхард давно уже втайне собирал вокруг себя. Луи никак не мог этому помешать. Он лишь наблюдал за этим с ужасом и яростью, ожидая, когда топор коснется его шеи или нож вонзится ему под ребра.

Но никто не нанес ему смертельного удара. Луи предоставили относительную свободу, когда его брат укрепил свою власть над Румуа. Ему позволили передвигаться по замку и землям, но всегда под присмотром по меньшей мере одного вооруженного стражника, который оставался на виду, и, как подозревал Луи, еще нескольких, следивших за ним из укрытия. Ему не давали лошадей и не позволяли покинуть Румуа.

Спустя пять дней после смерти отца, когда его тело навеки упокоилось в мраморном саркофаге церкви Руана, Луи вызвали к брату, в большую комнату, ранее принадлежавшую отцу. Эберхард расположился здесь еще до смерти Хинкмара, когда отец метался в агонии на своем ложе. Луи миновал знакомые двери, почти ожидая снова увидеть отца, и недовольно поморщился, обнаружив брата, удобно устроившегося в кресле Хинкмара.

— Брат мой, — начал Эберхард, — наш покойный отец, как ты знаешь, всегда заботился о твоем образовании и состоянии твоей души. И никогда не считал, что твои военные игрища помогут тебе достичь рая.

— Наш покойный отец радовался тому, что я не позволял данам превратить Румуа в пепелище, — ответил Луи. — Если собираешься убить меня, обязательно найди, кем меня заменить.

— Убить тебя? — переспросил Эберхард с почти искренним изумлением. — Я не собираюсь тебя убивать, брат мой. Как ты можешь так думать? Нет, наоборот. Я хочу, чтобы ты обрел жизнь вечную. Я, как и отец, боюсь за твою душу. И считаю, что тебе пора оставить греховное военное поприще. Скажи, ты когда-нибудь слышал о монастыре в Глендалохе? В Ирландии?

Вот в чем было дело. Эберхард не посмел бы расправиться с Луи, потому что тот был слишком популярен в народе и среди воинов. По крайней мере так позже решил Луи. Младшие сыновья обычно становились воинами либо священниками. Луи выбрал первое, а теперь брат собирался принудить его ко второму. В конце концов, такое уже случалось. Людовик Благочестивый сослал в монастырь двух своих сводных братьев, которые могли причинить ему хлопоты. Но они хотя бы остались во Франкии. Эберхард же хотел убедиться в том, что Луи окажется как можно дальше отсюда.

Две недели спустя Луи отправили в Глендалох, обучаться у монахов и переписывать древние рукописи в ожидании пострига. В монастыре он чувствовал себя, как рыба, попавшая на крючок, он бился, метался и пытался глотнуть воздуха. Из всех новоприбывших только он не нравился аббату. По правде говоря, его, непокорного и наглого, здесь едва терпели. В те редкие моменты, когда он молился, он просил Бога о том, чтобы его выгнали из Глендалоха и отправили обратно в Румуа. Но этого не случилось, и Луи догадался, что брат отправил в монастырь немало серебра, чтобы монахи продолжали терпеть присутствие Луи.

Долгим и извилистым был путь, который привел его сюда, на узкую улочку, где он, обнаженный, одинокий и несчастный, стоял под проливным дождем. Теперь его посетила новая мысль. Стремясь убраться подальше от меча Колмана, он оставил Фэйленд на милость ее разъяренного мужа. Когда речь шла о постели, Луи был жаден и тороплив, но когда ей понадобилась защита, он ускользнул прочь, как и положено трусу.

«Господи, я отвратителен, я раб, я ничтожество», — подумал он. Луи почувствовал, как по щекам потекли слезы, или, возможно, это был все тот же дождь. Он двинулся вдоль стены к воротам, ведущим на территорию монастыря, и его больше не волновало, увидит ли кто-то его наготу. Он был готов упасть на землю и медленно утонуть в грязи.

Луи спотыкался, увязая в мокрой глине, он погрузился в свое отчаяние так глубоко, что не замечал ничего вокруг. Поэтому внезапно окликнувший его голос заставил Луи подпрыгнуть от неожиданности.

— Брат Луи?

Он обернулся на звук. По ту сторону стены стоял отец Финниан, один из священников монастыря. С едва заметной улыбкой он поднял руку и расстегнул фибулу, удерживавшую на его плечах плащ.

— Возьми, брат Луи. Ты выглядишь так, словно плащ тебе не помешает.

Глава восьмая

Будь дома весел,

будь с гостем приветлив,

но разум храни;

прослыть хочешь мудрым —

в речах будь искусен…

Старшая Эдда. Речи Высокого

Не успел Годи закрыть дверь, как Сутар снова ее открыл. Он шагнул внутрь и придержал створки. Из ветра и проливного дождя соткалась фигура с накинутым на лицо капюшоном длинного плаща, который мог быть какого угодно цвета, но сейчас казался угольно-черным. Человек прошел внутрь, и следом за ним в зал шагнул воин, который нес длинный шест. С шеста свисал штандарт с изображением ворона, и вода капала с него на пол. Затем вошли еще несколько хорошо вооруженных людей.

Человек в капюшоне поднял руку и стянул с головы промокшую ткань, открывая взглядам лицо с короткой, аккуратно подстриженной бородкой. Несмотря на малый рост и неприметную внешность, Кевин мак Лугайд, похоже, обладал немалой властью в той округе, которую ирландцы называли Киль-Вантань. Она являлась частью страны, известной как Лейнстер.