Гнев. История одной жизни. Книга первая - [23]

Сердар Моаззез «искрение, со слезой во взоре сожалел» о преждевременной смерти храброго казакбаши: пригласил к себе его жену, пообещал, что до самой своей смерти будет заботиться о ней… Но загадочно: красавица Лейла вернулась домой в слезах, истерзанная, а ночью приняла яд. Люди истолковали, что жена Мад-Таги-бека отравилась с горя и долго говорили о ее преданности, а на самом деле — Сердар сначала уговаривал Лейлу стать его любовницей, затем в ход пустил угрозы, силу и довел женщину до того, что она наложила на себя руки. Старая Зейнаб-енга осталась с трехлетней внучкой. Не миновать бы и старушке беды, да почувствовала она, как надо вести себя теперь с его превосходительством Сердаром: хитрая и осторожная старуха сделала вид, что ни о чем не догадывается и думать ни о чем плохом не думает. Когда Сердар позвал ее к себе и льстиво стал говорить о соболезновании, Зейнаб-енга собрала всю свою волю, чтобы не плюнуть убийце в глаза, и смиренно ответила: «Погиб сын, умерла с горя невестка, — на все воля аллаха». И Сердар Моаззез щедро вознаградил ее. А чтобы знать и впредь, как старая относится к нему, приблизил ее к себе и сделал главной женщиной во дворце.

Напоминание о внучке испугало Зейнаб-енгу. Сердар тотчас понял состояние старухи, сказал в сильном смущении:

— Ничего плохого в этом нет, дорогая Зейнаб-енга. Пусть девушка привыкает к высшему обществу, присматривает человека по сердцу. Не будем ей навязывать мужа… Могу поклясться в этом. Не беспокойтесь, Зейнаб-енга, пусть приходит, веселится, привыкает. Не останется без внимания. Уважим…

Слова эти прозвучали как бы откупом за содеянное злодеяние.

— Какое же впечатление создастся у людей! — с гневом воскликнула Зейнаб-енга. — Разве может курдская девушка сидеть с чужеземными офицерами в одном помещении?!

— Погодите, Зейнаб… Вы же не знаете европейские нравы. Если б знали, не говорили бы так. Они нас считают дикарями, смеются над нами, что мы не дозволяем женщинам быть в обществе вместе с мужчинами. Пусть убедятся, что это не так. А твоя внучка… Если солнце появится среди звёзд, то оно ничем не затемнится…

Когда Зейнаб-енга вышла, Моаззез скривился, плюнул и в душе поругал себя за бог весть откуда взявшуюся слабость. Старость проклятая одолевает, — подумал он. Тотчас всплыла в памяти смерть отца и стычки за власть со старшим братом. Тогда Моаззез, еще молодой, полный сил и дерзких порывов, с помощью своих друзей-молодчиков арестовал старшего брата, подыскал ему местечко, в «вечном царстве» и распустил слух, что отправил его на богомолье. Тогда же совсем внезапно его ошарашила мысль: «А что, если и с ним так же поступят младшие братья. Они тоже не ягнята, — все одиннадцать от одного отца. Значит, и клыки у них такие же, как у него — волчьи. А этот Лачин к тому же ученый мальчик! Почему он приехал не один, а с фарангами? Неужели они потянулись сюда за сто фарсахов ради какого-то развлечения или прогулки? Нет, тут что-то не так, надо быть осторожным с этими англичан нами».

Вечером Азизолла-хан Сердар Моаззез пригласил Лачина и его друзей на чашку чая к себе в комнату. В домашнем уюте на огромном текинском ковре сидели они непринужденно, беседу вели неторопливо, казалось бы о самых незначительных вещах, а по сути, прощупывали друг друга — кто чем дышит. Сердар интересовался тем, что нового в тегеранском свете, хорошо ли жалует шах гостей из Англии, какими товарами торгуют они в самом Тегеране? А фаранги — лейтенант Кагель, молоденький с красивым девичьим лицом, и Джексон, тоже лейтенант, крупного роста, неуклюжий и молчаливый, время от времени задавали вопросы о быте и обычаях курдов, об урожае и качестве дорог в отдаленных ханствах. Наконец, языки развязались и разговор пошел откровеннее. Азизолла-хан, рассказывая о своем казачьем войске, пожаловался, что оружие у него старого образца, неплохо бы заменить новым. Лейтенант Кагель вспыхнул, встрепенулся, такой разговор был ему по душе. Он тотчас предложил свои услуги в деле доставки английских винтовок и патронов.

— Заранее вас благодарю, — со сдержанной радостью отозвался Сердар. — Чем быстрее доставите нам этот товар, тем будет лучше и для вас и для меня.

— Видите ли, дорогой Азизолла-хан, — замешкался лейтенант Кагель. — Англичане любят, как бы вам точнее сказать… Словом, услуга— за услугу… Или, как говорят, «баш на баш…» Британская миссия в Тегеране не очень довольна поведением вашего ближайшего соседа, миянабадского хана Самсана. Может быть он и неплохой человек, но с отсталыми взглядами, политически близорук, если говорить точнее. В то время, как по всей Персии катится одухотворяющая волна цивилизации, народ просвещается и обогащается культурой передового запада, хан Самсан совершенно не хочет понимать этого.

— Ерунда! — махнул рукой Сердар. — Какой это хан? Это не хан, а старый верблюд. Я давно подумываю о нем…

— Очень хорошо, господин Азизолла-хан. Мы поняли друг друга с полуслова, — перебил Сердара лейтенант Кагель.

— А ты, Азизолла, оказывается мудрый политик, —

удивленно сказал, дотоле молчавший Лачин. — А я-то думал, что ты сидишь у себя в далеком Боджнурде и не подозреваешь, какие дела делаются на свете. Хвалю, Азизолла, ей богу! Настоящий государственный муж. Чем скорее мы прогоним с престола старого губернатора и посадим на его место другого, тем быстрее двинется цивилизация к окраинам и осчастливит всех,