Гнёт. Книга вторая. В битве великой - [99]

Поражённые великодушием богача, люди низко кланялись, прижимали руки к сердцу:

— Да будет благословен твой путь, бай!

— Будь покоен, всё сбережём.

— Твоё доверие подобно твоей щедрости…

Весть об отъезде Саид-Алима разнеслась по старому городу не сразу. Только на пятый день узнал об этом Ишан-Ходжа. Призадумавшись, спросил у своего горбатого любимца:

— А не последовать ли нам его примеру? Человек. Он хитрый, что-то пронюхал…

— Что вы, что вы! Разве можно оставить народ без вашего разумного слова?

— Скажи, суетливый, кому ты служишь?

— Вам, уважаемый! Вам, защитник веры, служитель великого пророка Магомета. — А про себя подумал: "И англичанину, он хорошо платит".

В железнодорожных мастерских рабочие горячо обсуждали историческое для России известие: Николай Второй отрёкся от престола, вся власть перешла в руки Государственной думы.

— Манжара идёт, что-то он знает, — пронеслось по цеху.

— Как не знать, председатель рабочего комитета…

Немолодой мужчина, с крупной лысеющей головой и пышными усами над упрямо сжатым ртом прошагал торопливо по цеху, бросил на ходу:

— Ребята! Будет митинг. Собирайтесь во дворе.

Разговоры затихли, цепочка потянулась к дверям.

Двор уже заполнили рабочие пассажирского депо и паровозной бригады.

На трибуну поднялся студент Бельков. Он служил техником в городской управе и принадлежал к партии социал-демократов. Бельков сообщил, что вчера рабочая делегация явилась к городскому голове Маллицкому, желая выяснить, что происходит в Петрограде.

— И вот, товарищи, что получилось: Николай Гурьевич позвонил генерал-губернатору Куропаткину, просил принять рабочих делегатов. Получил разрешение и вместе с нами направился в Белый дом. В приёмной нас ожидал Куропаткин, внимательно выслушал и говорит:

— Телеграмма действительно получена, но надо проверить факт. Я сделал запрос в военное министерство.

Мы стали возражать:

— Это затягивает дело, пора приступать к организации управления. Куропакин ответил:

— Советую не торопиться!

Ну что с ним говорить? Плюнули и ушли. А на улицах народу тьма. Все с красными бантами на груди. Всюду митинги. Оказывается, Михаил тоже отрёкся, не пожелал царствовать. Власть у Государственной думы. А там Родзянко с Милюковым работают, да Керенский надрывается, речи говорит…

Слушал Аристарх, а сердце горело, не вытерпел, взбежал на трибуну.

— Товарищи! Какие могут быть переговоры с царским генералом! Народ должен взять власть в свои руки. Пора организовать Совет рабочих депутатов.

Буря рукоплесканий покрыла его слова. Стали называть фамилии люден, которым доверяли.

— Манжара!

— Ляпина давай!

— Казаковых братьев! Не выдадут рабочий класс!

— Колесникова! Дельный парень!

— Паровозчика Гололобова!

Совет был избран. Ему поручили связаться с городскими организациями и держать рабочих в курсе событий.

К Совету рабочих депутатов, в основном большевистскому, примкнули многие интеллигенты. Одни — беззаветно преданные идеям Ленина, другие "шатающиеся".

К первым принадлежали конторщик, сын рабочего депо Степан Теодорович и петербургский студент Казимир Голятовский.

Голятовскому железнодорожный Совет рабочих депутатов поручил выступить в зале Городской думы на собрании служащих. Меньшевики, захватив трибуну, ратовали за войну до победного конца, за привлечение в ряды правительства либералов, людей с именем, вроде члена Государственной думы Наливкина.

Присутствовавший здесь Аристарх подтолкнул локтем Голятовского, указал глазами на горбатую женщину-оратора.

— Дай жару, Казик! Ну чего эта горбунья всем голову морочит?

Загорелась душа Голятовского, вспомнились горячие студенческие сходки в Петрограде, попросил слова. Взбежал на трибуну и начал речь с героического примера — выступлений рабочих Путиловского завода. Он стыдил меньшевиков:

— Вы, как слепые котята, тычетесь по всем углам и не видите яркого, широкого мира, который открывает перед вами учение Карла Маркса. Больше читайте Ленина!

Вдруг поднялся шум. Горбатая женщина визгливо закричала:

— Бей его, это ленинец! Он от немецких шпионов.

Положение было критическим. Десятка дна меньшевиков с поднятыми кулаками ринулись к трибуне. Голятовский вынужден был воспользоваться открытым окном.

На трибуну поднялся Аристарх.

— Вот так свобода! Вот так благородные люди! Интеллигенция… Кулаки в ход пускают!.. Значит, ответить больше нечем. Слов-то, видать, не хватает.

— Правильно! Не могут без хулиганства! — послышались голоса из зала.

— Собрание закрыто! — снова закричала горбунья. — Расходитесь, господа! Нечего слушать большевиков!

— Уходи, коли охота, а мы послушаем оратора, — громко сказал старик столяр. Его поддержали многие. Тогда группа меньшевиков демонстративно покинула зал.

— Давай, говори! — потребовали рабочие.

* * *

Ронина охватило отчаяние. Госпиталь оказался на запятой немцами территории. Судьба Лады неизвестна. Санитарный поезд возвратился в Ташкент. Что делать?

Ему рекомендовали уехать назад, но он остался. Потом явился в штаб армии, попросился добровольцем, в команду разведчиков. Вначале отказали: возраст непризывной. Однако знание немецкого языка выручило. Назначили в передовой о гряд, который находился километрах в пятидесяти от штаба, и добираться до него надо было на поезде и потом пешком.