Гнёт. Книга вторая. В битве великой - [76]

— Вы говорите о Фуркате? Но, увы! он недавно умер в Яркенде.

— Жаль. Хороший был поэт, чуткий человек и любил свой народ. Он приносил в редакцию свои статьи и стихи. Кажется, был в дружбе с редактором Остроумовым:

— Вы правы. У него было много русских друзей. Но святые отцы считали Закирджана плохим мусульманином и преследовали его.

— Скажите, Саид-Алим, вы ведь вольнодумец. Кто больше влияет на ваше духовенство — арабы или турки?

— У наших улемов подолгу живут турецкие посланцы. Под их влиянием наше духовенство строго оберегает шариат. Имам нашей мечети чуть не предал меня проклятью за то, что я был в Париже и носил там европейский костюм.

— Кто-нибудь донёс?

— В Париже были бухарские купцы. Они через своих турецких приятелей вели дела. Я пошёл смотреть Нотр-Дам в халате. За мной потянулась толпа. Ну, я вернулся назад в гостиницу. Со мной был русский, бывший гусар, он посоветовал: одень европейский костюм! Я так и сделал, никто больше не приставал ко мне. А домой вернулся — скандал. Имам чуть из мечети не выгнал. Судить хотели, подвергнуть проклятию. Пришлось сделать большое пожертвование мечети и совершить хадж в Бухару.

Рассказывая, Саид-Алим и хмурился, и посмеивался.

Стали собираться гости. Приехали гласные думы, среди них были два русских. Саид-Алим распорядился вынести на террасу стол, сервировать его по-европейски и поставить стулья.

Высокий, худой, с длинной седой бородой имам Шейхантаура Ишан-Ходжа, сделав общим поклон, прошёл в угол террасы и опустился на ковёр возле низенького столика.

К нему подсел Ариф-Ходжа, местный богач и лидер гласных думы от старого города.

Когда гости были уже в сборе, появились начальник города и начальник уезда.

Все встали и поклонились. Прибывшие ответили на приветствие и заняли места за столом.

Саид-Алим откупорил две бутылки золотистого шустовского коньяка и предложил:

— Кому что по душе, выбирайте, господа!

Начальник города потянулся к коньяку, уездный предпочёл рюмку смирновской.

— Люблю беленькую закусить икоркой, — проговорил он, плотоядно поглядывая на зернистую икру.

Возле прибора Ронина хозяин поставил блюдце с нарезанным лимоном.

— По вашему вкусу, дорогой капитан, — Саид-Алим наполнил рюмку коньяком и любезно добавил: — А за портером я послал. Захо только что получил прямо из-за границы. Вы же любите портер?

Начальник города, недавно переведённой из Петербурга, внимательно смотрел на Ронина.

Ронин весело ответил хозяину:

— Как это вы не забыли моих слабостей? Вижу, что путешествие за границу сделало вас истым парижанином.

— О, французы вежливы и приветливы, только очень любопытны!.. — воскликнул Саид-Алим.

— Я вижу, наш милейший хозяин — передовой человек! А вы, капитан, тоже побывали в столице прекрасной Франции? — заинтересовался начальник города.

— Приходилось бывать, но я Парижу предпочитаю Ментону, счастливый уголок на берегу лазурного моря.

— Ах, возле Ниццы… Но это почти захолустный курорт. Лечились?

— Гостил у старого боевого товарища.

— Это дело другое. Но ваш товарищ, видимо, анахорет?..

— Не сказал бы, просто любит природу и занимается военной литературой.

— Кто же это?

— Князь Епанчинцев, старый туркестанец.

— О, я в восторге от его "Тактики стремительности в бою". Разве он жив?

— Ему за семьдесят, но бодр и плодотворно работает.

— Такой старости можно позавидовать. Что же, выпьем за счастливую старость.

Он протянул свою наполненную рюмку к Ронину, желая чокнуться. Тот поспешно налил в бокал чёрный тягучий напиток.

— Ну, батенька, вкусы у вас английские. Как можно сменить коньяк на портер, — сипло рассмеялся уездный.

— На вкус и цвет товарища нет, — щегольнул русской пословицей подошедший Саид-Алим.

Он ходил между гостями, присаживаясь то к одному, то к другому. От вина отказывался, потешно скашивая глаза на сидевшего поодаль Ишана-Ходжу.

Мусульмане не пили спиртного. Им подавались чашки с чаем, то светлым, чуть желтоватым, то тёмным, густого настоя. Но странное дело, — опустошив по небольшому чайнику, гости вдруг заражались весельем, глаза у них разгорались щёки краснели. Ишан-Ходжа заметил это и спросил у молодого прислужника:

— Что в чайниках подаёшь правоверным?

— Лучший чай, святой отец.

— Принеси мне, хочу отведать!

Прислужник, прижимая руку к сердцу, поклонился и бесшумно исчез. Через несколько минут он вернулся. Два чайника и небольшая пиала стояли на красивом подносе.

— Что это? — пытливо глядя в глаза юноше, спросил Ишан-Ходжа.

— Кок-чай и фамиль-чай, да спасёт вас аллах! — невозмутимо ответил тот.

Ишан-Ходжа осторожно попробовал поданный напиток и поморщился — это был обычный чай.

— Не понимаю, — сказал он соседу, — чай, а люди раскраснелись, как от вина.

— Много ели жирного, много пили горячего, — односложно заметил Ариф-Ходжа.

— Гм… много ели… Мудрец сказал: "Говорить что вздумается — дело глупца, есть что попадётся — дело зверя". Падает нравственность мусульман. Мне пишет ишан из Андижана: в русском городе на сто пятьдесят домов приходится пятьдесят питейных заведений, в которых по пятницам наша молодёжь пропивает весь недельный заработок.

За столом стало ещё оживлённее.

Немного захмелевший полковник говорил Ронину: