Глыбухинский леший - [3]

— Ты у нас как святой! — шутили над ним в семье Адриана, и особенно отличался этим веселый внук Виктор. — Точь-в-точь таких рисовали попы на иконах.

Это прозвище — «божье дитя» — давно уже плотно прилипло к деду, и он нисколько не обижался. Оно ему даже нравилось: божье так божье, к раю поближе. А ждать тот рай осталось совсем недолго…

У Адриана ему жилось хорошо. Никто им не тяготился, ничем не попрекал. Не считать же попреками заботливое ворчанье Насти? К тому же Онисим был хоть и стар, но все еще в силе. Не прочь был сходить в совхозный клуб — посмотреть кинофильм, или с полчаса посидеть в механической мастерской, полюбоваться ладной работой сына Алексея и его бригады, где до ученья работал и Витька, а теперь его заменил Колька Долбанов, парень с сильными золотыми руками. Любил зайти в магазин, где разный товар сверкает на полках, тем более в продуктовом отделе: одних бутылок не счесть! Любил посидеть на скамеечке возле дома, за правнучкой Ленушкой последить. Те, кто постарше, до лета учатся в совхозной школе да в городском интернате, а Ленушка — та мала, за ней еще надо присматривать круглый год. Тоже старому дело.

Но как ни добротна жизнь в совхозном поселке, а время от времени все чаще стала вдруг вспоминаться, тянуть к себе оставленная людьми, затерявшаяся в тайге деревня Глыбуха. Что ни скажи, а прожил там не один десяток лет. Бывали дни, когда так бы и сел в моторку, так бы и пробежал по реке те семьдесят верст, о которых сейчас говорит Настасья. Потянет вдруг, засосет под ложечкой, встанет перед глазами глыбухинское приволье: семужья быстрая речка, бугристая пена между шиверами… высокий каменный берег на той стороне с темной грядой из ельника да осины… черное мелколесье за деревенскими огородами на низменном берегу.

А дальше — болотины да озера, тайга да тайга, конца ей и края нету!

«Нет, надо, надо в остатний раз взглянуть на все это хоть одним глазком, пожить хоть неделю, — раздумывал он. — Живет же, слышь, вот уже пятый год в прежней своей избе Яков Долбанов, Колькин отец? По договору с потребительским обществом, вместе с бабой Еленой, нанялся туда рыбаком — и живет себе в покинутой всеми Глыбухе. Значит, есть там живая душа, — при надобности поможет. Да внучек Витька, пока у него в институте каникулы, в воскресенье наведается, глядишь. Летом там тяжко, комар да овод заест, а нынче, к осени, в самый раз хорошо! Так что зря ты, Настя, боишься: не пропаду я там, сношенька, не боись…»

Все это дед с каждым днем все настойчивее втолковывал близким, тайком подговаривал, чтобы поддержали его, Витьку и Алексея, и так надоел своими унылыми разговорами, что все, включая и Настю, в конце концов согласились отправить старого на неделю, в крайнем случае на две, в родную Глыбуху. Тем более что изба там еще стоит, Виктор ездил раза два на рыбалку, проверил. Подправить ее — и можно прожить хоть до поздней осени.

Онисим стоял теперь на очищенном от тайги берегу довольный всем, что видел вокруг — и ворчливой, но доброй снохой, и милыми сыновьями да внуками, ангелочками-правнучками Еленой и Катериной, а особенно тем привольем, которое ждет его впереди, когда они с бойким Витюшкой вот-вот двинутся на моторке вниз по Ком-ю и пойдут в лесном извилистом коридоре по быстрой воде до самой Глыбухи. Он молча блаженно щурился и вздыхал, облитый теплом все выше всходящего за рекою солнца, щерил в улыбке рот, в котором желтели реденькие, стершиеся почти до десен, но все еще свои, не поддавшиеся разрушению зубы, и нетерпеливо поглядывал на моторку.

День обещал быть ведренным, теплым. Кровососы оводы, главное наказанье короткого здесь лета, уже не так донимали, как месяц назад. «Комары да мошки тоже сходят на нет, да к ним мы давно привычны, — думал Онисим с блуждающей на губах счастливой улыбкой, — так что ехать в Глыбуху самое время. Не поживется там, не беда: Витенька в ту неделю приедет и увезет обратно в совхоз. А поживется, так можно будет на две, а то и на три недели остаться. Хлебушко с чаем да сахаром есть — и ладно. Много ли надо старому человеку? А если к тому же ушицу сготовить из свежей рыбы, то и совсем любота. Карасики хороши на Черном озере за Глыбухой. Да и хариусом в реке… а если не хариусом, то язями легко разживиться. Тем более — Яков там с бабой живут. Значит, скучно не будет…»

И вот наконец наступило желанное для Онисима время: Настасья сама усадила его на мягкие вещи в лодку, Виктор устроился на корме и завел мотор.

Но тут к реке подбежал Николай Долбанов, жених внучки Сони. В одних трусах, заспанный, с растрепавшимися на ветру длинными — по моде — волосищами над румяным, круглым лицом, он предупреждающе крикнул Виктору:

— Погоди!

Тот, недовольный задержкой, заглушил мотор.

— Чего тебе?

Зябко переступая босыми ногами на сыром, холодном берегу, парень протянул Виктору пожелтевший от времени пестерь:

— Отдай там мамке с батяней. Пускай побалуются сладеньким. Да скажи, — добавил он тоном старшего, которому давно уже надоело внушать очевидные истины упрямому, непослушному подростку, — чтобы они кончали к зиме свое сиденье в Глыбухе. Хватит, мол. Кому их богатство надо? Колька, скажи, своим обойдется. Так что, пора им перебираться назад, в совхоз. Тем более — скоро свадьба…