Глубь-трясина - [5]

– А ты тут как тут и говоришь: "А я Оля-маленькая".

– Да, и ничего тут смешного нет.

– А я разве смеюсь?

– Вы улыбаетесь. И историю нашу я никому не рассказывала, кроме вас, вам первому, а все все равно все знают.

– Это как же?

– Монастырь, – вздохнула Оля-маленькая и пожала плечиками. – Тут все не так, как там, за стеной, здесь все друг про друга все знают. А вообще-то Марь Палне рассказывала, отцу Петру...

– Скажи-ка мне, Оля-маленькая, а тебе не страшно, что ты в центре такого грандиозного чуда находишься? Может, это все сон?

– Нет, не сон. А страшного тут что ж? Бог чудо устроил, чего ж тут страшного? Это за стеной страшно.

– Да-да, да-да... – поручик задумчиво помотал головой и опять сказал: – Да-да...

– Что "да-да"? – удивленно спросила его Оля-маленькая.

– Да-да, Бог чудо сотворил.

– А вы что, до этого чудес не видели?

– Не приходилось.

– Ну так читали небось?

– Небось читал. В детстве.

– Так вы же верили, когда читали?

– Да как-то... одно дело читать, а другое глазами видеть.

– Но вы же верили, когда читали? Вы в Бога верите?

– Хм... вообще верю.

– Как это "хм" и как это "вообще"?

– Эх, Оля-маленькая, что ж ты так приступила ко мне? Про монастырь лучше расскажи.

И снова поручик оказался в плену голоса и глаз Оли-маленькой и как бы воочию видел то, что она рассказывала, видел даже больше, чем услышано было.

...Новый архиепископ местной епархии, преосвященный Алексий, заступивший на должность в начале германской войны, резко отрицательно относился к отшельничеству монахов вне монастыря, видя в том повод для гордыни и вообще душевного разлада; и тут узнает он, что на опушке Большого бора, невдалеке от епархиального центра, спасается в пещере, им самим вырытой, некий старец, иеромонах Спиридон, спасается лет двадцать уже как, а то, может, и поболее того, никто точно не помнит, когда он пришел в эти края.

– По чьему же благословенью он там? – недовольно осведомился преосвященный. Секретарь отвечал, что по благословению ныне почившего игумена Митрофаньевского монастыря, что у него вся жизнь по благословению, что чудес он не творит, исцелений не совершает, народ к нему не ходит. Когда-то начали было ходить, да он сам отвадил раз и навсегда. Ни советов, говорит, давать не могу, ни лечить не могу, ничего не могу, молюсь только, как могу, за себя и за всех вас, будете мешать, будете от молитвы отрывать – и вам проку не будет, и себя погублю, не успею отмолить жизнь свою многогрешную. Расплакался он тогда и всех, кто пришел, – прогнал. С тех пор и не ходят. Тихо он живет, владыко, – успокаивал секретарь преосвященного.

Однако тот не успокоился и пожелал видеть старца, а тут ему докладывают, что старец к нему сам просится.

Благообразный, смиренный вид старца произвел отрадное впечатление на владыку. Порадовало его и то, что старец сам пришел.

– Почто один живешь, отче? – спросил преосвященный. – Ведь с одним бесам легче справиться.

– Так бес, он не германец, владыко, чтоб его скопом одолевать. – Но видя недоумение и неудовольствие на лице преосвященного, старец поклонился и сказал:

– Прости меня, владыко, за благословением я пришел, уходить я надумал.

– И об этом поговорим. Расскажи-ка, как ты спасаешься.

– Да что тут рассказывать, – развел руками старец, – молюсь, да и только.

– Как же ты постишься?

– Плохо, владыко, только зимой и выходит у меня пост.

– Что же у тебя зимой?

– Раз в седмицу к сухарику с водичкой прикладываюсь.

– Раз в седмицу?!

– Да реже не на пользу будет, думы о чреве тревожить начнут.

– Кто-нибудь знает про такой твой пост?

– Да никто про меня ничего не знает, не вижу я людей, а волкам-то не интересно.

– Заходят волки-то?

– Да прям рядом логово.

– А куда это ты уходить собрался?

– За сто верст отсюда есть Глубь-трясина...

– Знаю-знаю.

– Вот туда иду.

– Да что ж там делать-то будешь? Место гиблое, топкое.

– Монастырь строить буду.

– Что?! – после долгой паузы испуганно спросил преосвященный. – Я не ослышался, отче? Или шутишь?

– Нет, ты не ослышался, владыко, да и не пристало мне шутить.

– Тогда объяснись. Что за решение немыслимое? Что за напасть на тебя напала?

– Нет, владыко, не напасть, мне явился мой небесный покровитель, святитель Спиридон, и он повелел мне идти в Глубь-трясину и строить там монастырь его имени, последнее прибежище для гонимых и страждущих в страшные времена, скоро грядущие.

– Да ты еще и пророчествуешь! Ты не просто умом повредился от уединенной жизни. От гордыни такое пустынножительство. И ясно теперь, кто тебе явился!

– Нет, владыко, не бес мне явился, я это твердо знаю.

– Много берешь на себя, отче, ты не Антоний Великий.

– Я знаю, что я не Антоний.

– Запостился ты, отче, не по силам крест на себя взвалил. Беспредельна хитрость бесовская. Он, лукавый поганый, науськивает на непосильные подвиги, потрафляя гордыне нашей, духовник велит пятьдесят поклонов класть, а бес нашептывает – делай двести... А помнишь, как одному древнему подвижнику аж в виде Христа самого явился и говорит: "Иди в город: там епископ умер, один ты достоин", а тот и пошел, яко слепец, да и – в пропасть!

– Знаю я, владыко, из "Отечника" примеры скорбные падений.