Глоток Шираза - [11]
– Как-то мы с подружкой и ее четырехлетним братом Генькой взобрались на разрушенную колокольню. Представляете, внутри нее – деревянная лестница зигзагом, а на вершине – доски поперек. И вот стоим, любуемся зелеными далями, потрясающая картина: изумрудно-зеленое поле, лес на горизонте нарисован одним взмахом кисти, без отрыва от неба. И вдруг – Геньки нет, одни пальцы. Сам он там, представляете себе, а пальцы здесь.
Профессор слушает Лизу и кромсает грейпфрут. Из-под рук, похожих на потрескавшуюся почву безводной пустыни, сочится капсульная мякоть.
– Я ползу по доске, так, чтобы его не вспугнуть, подруге показываю, мол, тсс. Подползаю, быстро распрямляюсь, перегибаюсь через толстенную кладку, хватаю Геньку, тяну на себя. Подруга ничего не соображает; чувствую, не вытянуть мальчика. Наконец до подруги дошло, и мы, бабка за репку, вытащили Геньку. Тот орет в голос – живот поцарапал. Еще бы, голым пузом по каменной кладке. Тогда-то я и поняла, что такое пауза. Когда ты собираешься вся и ползешь в зудящей тишине. Неверное движение – и ребенка нет.
Ничего не понятно. Что за история? >* Она никогда ничего о себе не рассказывала, и вот – пожалуйте разгадывать шарады. О каких-то паузах она и днем говорила, в забытье. Нелады с «Легким дыханием»?
>* Эту историю я хорошо помню, и Геньку, висящего над пропастью… Ребенок с нулевым порогом страха. Глаз да глаз за ним. Он нам отравлял все прогулки. Видимо, Таня пыталась найти переход к тираде о паузе, но ничего не вышло, и профессор не понял, и читатель вряд ли поймет.
– Распатронил для вас, прошу не уклоняться, – профессор пододвигает к Лизе блюдце с раскромсанным фруктом. От одного вида мутит.
– Я вас перебила. Вы говорили о Достоевском.
Взгляд профессора упирается в Лизин профиль. Слова застывают в гортани. Когда она смотрит на него… Глаза, обычно сияющие (особый блеск глаз он отметил еще в первую встречу или во вторую, не суть дела, но отметил сразу) потускнели. Что она таит? Он оторвался от жизни и уже не способен понять новое поколение таких вот начитанных умных женщин, невероятно, невероятно обаятельных. Какие она ставит спектакли, какие сейчас вообще ставятся спектакли, сколько у нее детей в самом деле и что это за муж, который смог довести такую женщину до состояния крайнего отчаяния. Видимо, еще тот прохиндей!
– Достоевский – Колумб материков человеческого зла.
…И тонкая, плавная, гибкая линия шеи. От затылка до основания головы волосы выстрижены лесенкой, а оттуда волной набегают на лоб, нависают над глазами густой курчавой пеной, так что ни черта не разобрать, какой там лоб. >*
>* Повторяю для тугоухих: большой!
– Да, так вот, на заре века он предвещал, что все эти крысы из подполья вылезут из своих нор и станут править человечеством.
– А вас не удивляет, что этот, как вы считаете, психически больной автор, эпилептик, от лица тогдашней России подписал сегодняшней смертный приговор?
– Почему вы все время апеллируете ко мне как к логической инстанции? Между прочим, вы совершенно идиотически произвели меня в трезвого рационалиста, совершенно вопреки действительности.
Лиза курит. Не следовало бы, но кто он ей, чтоб запрещать. Профессор придвигается к ней вместе со стулом: какая гладкая щека, над верхней, капризно вывернутой губой – розовая родинка. Он все ближе, ближе…
– Манкируете? – профессор пододвигает к Лизе блюдце с ярко-желтым фруктом. Опять эти цвета…
– Чем, интересно? – вопрос из дешевой мелодрамы.
– Грейпфрутом. – Профессор поддевает пальцем маленький кусочек, рука застывает у рта. – Мелочен папаша был невероятно. Есть письмо. Запрашивает жену – любимую! – о серебряных чайных ложках: то ли их шесть, считая одну поломанную, то ли шесть без нее? И это – владелец пятисот душ! А сверхаккуратность, мелочность, занудство, заглядывание дочкам под диваны, не прячется ли там любовник! Папаша – стопроцентный бидистиллированный эпилептоид.
Сок стекает с пальцев. Стол то теряет, то обретает очертания.
– А как бы вы отнеслись к потомкам, которые стали бы рыться в вашей генеалогии?
– Если это послужит науке, готов запродаться с потрохами. С вашего позволения, справка для невежд: большинство эпилептиков, припадочных, травматических или генетических – вовсе не эпилептоиды. Будет время, суньте свой носик в мою главу об эпилепсии. А теперь вам следует лечь, а вашему покорному слуге – умолкнуть.
– Мне пора.
– Я замучил вас Достоевским!
– Нет, просто меня ждут… дома.
– Телефон к вашим услугам. Кстати, простите маразм, кто ваш муж?
– Врач. Гинеколог.
– Акушер?
– Да.
– Вот как… А я, знаете, отдал бы все кудри со своей лысой головы, – профессор заводит отсутствующие волосы ото лба к затылку, – чтобы у меня был сын или дочь, словом, кто-нибудь из мелких. В подходящем для отцовства возрасте было не до того.
Лизу знобит. Неужели воспаление, и этот Фред – портач? Для того и говорил о кровопотере, перестраховывался. Хотя платила она не ему, а анестезиологу. Но у них касса общая.
«Телефон к вашим услугам». Воспользуемся. Лиза достает календарный листок из кармана пальто, набирает номер.
– Я, наверное, поздно?
Эта книжка не только о том, «как любить детей» (цитирую название одной из книг Януша Корчака). Она еще об обучении лепке. Но как ни странно, в ней нет почти никаких практических советов. Ни изложения конкретной методики обучения, ни системы последовательно усложняющихся заданий...
Елене Макаровой тесно в одной реальности. Поэтому она постоянно создает новые. И ведет оттуда для нас прямые репортажи при помощи книг, выставок, документальных фильмов и всяких других художественных средств, делающих невидимые большинству из нас миры видимыми. Словом, Макарова доказала, что телепортация – не просто выдумка фантастов, а вполне будничное дело. И для того, чтобы в этом убедиться, остается только следить за ее творчеством. Елена Макарова – писатель, историк, арт-терапевт, режиссер-документалист, куратор выставок.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Как дети воспринимают и осваивают окружающий мир? Как развить творческое начало в каждом ребенке, помочь ему выразить себя? При каких педагогических условиях занятия искусством, межличностные отношения становятся средством самопознания, эмоционально-нравственного развития? Над этими и другими проблемами размышляет автор, писатель и педагог художественной студии, рассказывая о своем опыте общения с детьми.Для широкого круга читателей.
Роман написан от первого лица. Художница и педагог Фридл Дикер-Брандейс пересматривает свою жизнь после того, как ее физическое существование было прервано гибелью в газовой камере. В образе главной героини предстает судьба целого поколения европейских художников, чья юность пришлась на Первую, а зрелость на Вторую мировую войну. Фридл, ученица великих реформаторов искусства – И. Иттена, А. Шёнберга, В. Кандинского, и П. Клее – в концлагере учит детей рисованию. Вопреки всему она упорно верит в милосердие, высший разум и искусство.Елена Макарова – писатель, историк, искусствотерапевт, режиссер-документалист, куратор выставок.
Книга «Движение образует форму» — своеобразное развитие трилогии «Как вылепить отфыркивание». Только теперь она не о детях, а о взрослых, о высвобождении созидательной энергии из-под спуда обыденности.В книге Елена Макарова строит выставки, поет вместе с певицей на сеансе вокалотерапии, вспоминает события в терезинском лагере, пишет письма ученицам-мамам и их детям и просто наблюдает. Для нее сама жизнь — неиссякаемый материал для творчества, а уголь, краски или глина — инструменты. с помощью которых можно проникнуть в тайну бытия.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
«Да или нет?» — всего три слова стояло в записке, привязанной к ноге упавшего на балкон почтового голубя, но цепочка событий, потянувшаяся за этим эпизодом, развернулась в обжигающую историю любви, пронесенной через два поколения. «Голубь и Мальчик» — новая встреча русских читателей с творчеством замечательного израильского писателя Меира Шалева, уже знакомого им по романам «В доме своем в пустыне…», «Русский роман», «Эсав».
Маленький комментарий. Около года назад одна из учениц Лейкина — Маша Ордынская, писавшая доселе исключительно в рифму, побывала в Москве на фестивале малой прозы (в качестве зрителя). Очевидец (С.Криницын) рассказывает, что из зала она вышла с несколько странным выражением лица и с фразой: «Я что ли так не могу?..» А через пару дней принесла в подоле рассказик. Этот самый.
Повесть лауреата Независимой литературной премии «Дебют» С. Красильникова в номинации «Крупная проза» за 2008 г.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.