Глоток дождя - [19]

— Идиотский поступок, — прошептали спекшиеся губы напарника, и он потерял сознание.

Андрей сопровождал повозку так далеко, как мог. Завидев на горизонте синеватый шпиль кирхи, он тронул мазура за плечо и знаком попросил остановиться. Набросал записку:

«Ведуну. Ткач ранен неизвестными при попытке контакта с Блотиным. Нуждается в срочной помощи. Я остаюсь. Подробности через ящик. Робинзон».

— Этот листок передашь старшему наряда на контрольно-пропускном пункте. Раненого прикрой. Кроме пограничников, его никто не должен увидеть...

Черняк прошагал рядом с повозкой еще немного, глядя в лицо Юзина, и отошел на обочину под ветвистые дубки. Горестно улыбнулся. Итак, информацию в группу он будет подписывать псевдонимом «Робинзон». В таких случаях говорят: как в воду глядел.

«Мы должны вернуться вдвоем. Я обещал Грошеву...»

Андрей представил Грошева, насупленного, обеспокоенно меряющего шагами кабинет. Возвращение Юзина будет для него ударом, как и самочинные, не предусмотренные планом действия Черняка.

Эх, Иван Николаевич, и не скажешь: «Каждому своя ноша», — слишком многое связывает нас в прошлом, и высока ответственность каждого за сегодняшнее. Не надо шептать заклинаний: чуть прищурься — и перед тобой запорошенный снегом городок с изузоренными наличниками домов, река в ледяном доспехе, деревянный мост, по которому ты бежишь в Заречье. Там все, что дорого тебе: твой дом, твоя школа, улочка, где ты обычно поджидал Ирину (поблизости полукустарная кондитерская фабричка и в воздухе душистые ароматы). Там же завод отца. Аскет по натуре, склонный к самоограничению, он в любую стужу ходил в фуражке и шинели и с непонятной тогда Андрею гордостью называл себя кадровым партийцем низового звена. Производственные дела занимали большую часть его жизни, и семейные вопросы, как видит сейчас Андрей, для него были малозначительны. Поэтому-то, когда умерла мать, Андрея потянуло к одухотворенной ясности, простоте и внимательности Грошева, который стал главным советчиком во всем. И в выборе профессии тоже. Андрея манила работа учителя, но публикации в областной газете «Красный Север» лишили его уверенности: может, предпочесть журналистику? Слово Ивана Николаевича стало решением Андрея: он окончил двухгодичный учительский институт, получил направление в отдаленную деревеньку Кирики-Улиты. Именно в Кириках Андрей почувствовал, как мало знал он, как транжирил свое время.

Изредка Андрей наведывался в городок. Непременно бывал у Грошева, с Ириной и Аркадием бродил до рассвета по деревянным тротуарам. Андрей избегал воспоминаний о последнем вечере с ними. Если бы не присутствие Аркадия, тот вечер мог стать вечером объяснения с Ириной. Андрей вернулся в мансарду часов в пять утра, ворочался, долго не мог заснуть. Включил радиоприемник, попал на какую-то швейцарскую станцию, вещавшую на немецком языке. Сообщение, услышанное им, показалось нелепостью: Германия без объявления войны напала на Советский Союз. Андрей с возмущением крутанул настройку: очередная провокация!

Но это была война. Отец сразу же вошел в десяток оборонных комиссий и комитетов, перестал ночевать дома, потому что понимал: отныне тыловая работа на плечах таких, как он. Город срочно перестраивался на военный лад, и Андрей не находил себе места: в комиссариате от него отмахивались (призывали мужчин с военной подготовкой), а возвращаться в Кирики он считал постыдным. Даже Ирина была занята настоящим делом — училась на курсах медсестер.

И снова пришел к Андрею в трудную минуту Иван Николаевич, подтянутый, неузнаваемо-серьезный в военной форме.

«Чем занимаешься?»

Объяснил.

«Как с немецким? Не забросил в Кириках?»

«Нет, занимался регулярно. А в чем дело?»

«Идем со мной».

Эти дни припоминались Черняку чередой знакомств, представлений, собеседований. Решался вопрос о зафронтовой разведработе Андрея, и тех, от кого зависело это, смущала его молодость. Черняк старался держаться солиднее и все-таки, когда объявили решение, обнял Грошева:

«Это лучший день моей жизни!»

В дни испытаний для страны Андрей хотел быть на самом трудном участке.

Потом подготовка и заброска к врагу под видом перебежчика с боевых позиций (молод, мол, испугался смерти), пропахшие карболкой бараки в лагерях военнопленных, месяц «работы» в пропагандистской группе власовцев. Попытки связаться с разведотделом фронта окончились неудачей, — «адреса», имевшиеся у Андрея, оказались разгромленными. И это на пороге удачи — Черняком заинтересовался абвер, отправив курсантом под Зеебург, в школу агентов-радистов. Способности курсанта не остались незамеченными: его оставили инструктором в школе и, по совместительству, воспитателем. Некоторые из его «воспитанников» после заброски в советский тыл явились в органы безопасности и успешно использовались в борьбе с абвером.

 

В Кирхдорф Черняк пришел поздно ночью. Закрывшись в доме, он сел на сколоченный Юзиным табурет.

Пора оставлять базу. В отсутствие Юзина она превращалась в западню. По плану операции на эти дни намечалась инсценировка: вооруженная «стычка» между напарниками и чекистами. Таким образом была бы полностью развернута их «легенда» и обоснован «переход на нелегальное положение». Это дало бы напарникам множество преимуществ. Итак, решено: от «ухода в нелегалы» не отказываться и использовать его для того, чтобы прикрыть исчезновение Юзина: погиб в перестрелке с чекистами. Любопытствующие соседи разнесут подробности по всем закоулкам. Эта шумиха ему и нужна.