Глоссолалия - [20]
Орнамент есть плоть нашей мысли.
Звук мы можем записывать в линиях, можем его танцевать, можем строить в нем образы.
Рис. № 14
71
Жесты звука слагаются: прикосновением языка и спиралью струи (расширение, сужение, скопление тока); сложение линий струи с языком — соединение тела и рук; звук «эль»: язык поднят; поверхность касается неба; ударом о небо струя переломлена; падает вниз; и отражаясь, вторично подъемлется и — наклоняяся, я опускаю вниз руки; их вновь поднимаю; звук «y»: замыкаю я руки углом; «эн» — движение легкое телом; такое же точно движение рук; жест — касание — уподобляем касанию языка верхней полости рта с обгоняющей кончик легчайшей струей; «а» — раскрытие рук.
Соединение четырех этих жестов: «Луна»; соединение жестов должно быть угадано: эвритмия в уточненьи душевных — искусство; и простота движений есть в ней.
Эликсирами жизненных токов насыщено слово.
72
Эвритмия нас учит ходить — просто, ямбом, хореем, анапестом, дактилем; учит походкою выщербить лики и ритмы провозглашаемых текстов; линии шага тут вьются узором грамматики; местоимение — линия эта; а та — есть глагол; этимология линий ветвима пестрейшею, синтаксической вязью; и оттеняемы: — категории логики звуковым изъяснением, в пожарах бессмертия — сгибы руки.
Введены основные цвета: вызывает тепло беспокоящих светочей красное; кажется — нападает на нас; нас ведет за собой голубое.
Делаю жесты ладонью к себе, образуя рукою и кистью отчетливый угол; то — значит: беру, нападаю, тревожу (жест красный); обратное есть «я даю» (голубое); между синим и красным ложатся оттенки: то — зелено, желто, оранжево.
Краска, грамматика, логика, звук зажигают сияющей, переливчатой радугой; эвритмия легка, как пушинка, светла, как заря и чиста, как алмаз.
73
Такое искусство возникло; оно обосновано Штейнером; обоснование мое — физиология: то есть — бревенчатый смысл; из страны, где сверкает она, на руках, как младенца, принес ее Штейнер; и положил перед душами смелыми, чистыми.
Приведение всех оснований искусства мимических звуков уводит нас в сторону. Малый штрих из всех доводов Штейнера — вот -
— наше тело пронизано трепетом ритмов и гармонических пульсов; то — тонкая плоть; и четвертое измерение (время) — оно; все, что было, что есть и что будет в материи здесь вечно суще; расширены во всех проявлениях жизни здесь именно: в ритме, в гармонии, в танце эфирном тела; все, что было и будет — со мною, сейчас, оживает, как памятью в памяти; фотографический снимок, момент этой памяти, наше понятие и крик звука; воспоминание о мимике старого мира есть ритм жизни мысли и ритм звукословий; мыслить — вести разговор с существом, воспоминанье о коем — понятие; в начале нам слово и мысль: но до начала еще — наша память.
Мы не мыслим: мы — помним; и мы-называем какой-нибудь термин; за термином-мрак, пустота, — Ding an sich или res (все почтенности онтологии, о которой мы путного слова сказать не умеем).
Так вспомним же? И память о памяти спит; память у нас коротка: вспомним термин; и — только.
Эвритмия, — она: рассказ в жестах о том, что есть в нас, но чего мы в себе не узнаем без вскрытия недр, освещаемых ритмами тела: эфирного тела; оно — вязь из них всех; и «гнездалище» памяти; отражение эвритмических танцев, страны жизни ритма, — движение мозга: и — носороги понятий встают; и — проходят они толстостопною поступью всех двенадцати категорий.
Выпадение ритма крови, дыхание из лада стихийной игры есть распад огнемысли на стылые звуки и тусклые лики понятий; и мыслим, и ходим, и дышим не так: мыслим вилами вместо кисти; задышим — и будто
(В. Иванов)
— «ковачи» раздувают меха (по В. Иванову — звуки цикад, а по-моему звуки кирки о булыжник); наше вниманье вперяется в материальный процесс; звук давно пепелится (средь кресел, вина, средь томов библиотеки и сигарного мнения); перенеси мы внимание от материальных значений звучания мысли к иным, огнезвучным, определенной культурой в себе бы мы вызвали лад, зажигающий кровь и сластящий дыхание; тело истаяло б в веянье крыл, омывающих нас; глазами, движением, улыбкой сказали бы мы про опахало из веющих крыл, омывающих нас.
74
Образ, мысль — есть единство; преодолеть раздвоенье словесности — значит: преодолеть и трагедию мысли без слова; и — вспомнить, что есть память памяти или — сложение речи: творение нас и всего, в чем живем, потому что звук речи — есть память о памяти, об Аэрии, милой стране: стране детства, лилеи, крылеющем ангеле слез.
Сквозь обломки разбитой, разорванной, упадающей жизни к Аэрии приподымаю обьятия!
75
На эвритмии печать вольной ясности, смелости, трезвости, новой науки и танца; «плясун легконогий» есть тот, кто облек ходы мысли в орнаменты ритма: он есть «Заратустра».
И легконогие мысли веселой науки грядут не стопою трактатов, а роем летуний, играющих шарфами: -
— видел я их в белом зале резном: под бирюзеющим куполом, сотканным тяжким трудом и алмазной любовью; и их же я видел за тяжкой работой: стучат молотками по дубу они уж года (да, года!!); но, юнея, они изливали свой свет в чистой зыби планет.
