Глория - [28]

Я сажусь на террасе в тени, разворачиваю свой обед. Минуту назад мне казалось, что в следующий раз мне захочется есть минимум через месяц, но мои зубы с жадностью впиваются в сэндвич. Пот, ливший с меня, высыхает в божественно прохладной тени. Я с наслаждением протягиваю гудящие ноги и противная дрожь в коленях проходит. Ко мне возвращается способность соображать, но теперь мне не хочется этого делать. Мне хочется покоя. Я закрываю глаза, прохладный ветерок приятно холодит мое лицо, но внутри себя я все еще слышу тихий перестук часового механизма. Время бежит и напоминает о себе.

Сиеста закончена. Я слышу это частому звуку шагов, по уверенным голосам клерков, возвращающихся в пыльные кабинеты, по стуку подков и грохоту грузовых фургонов. Прибой, выплеснувший на уличные летние кафе массу человеческих тел, схлынул. Официанты неторопливо, как сытые крабы, собирают грязную посуду. Владельцы кафе зарабатывают за эти полчаса больше, чем за весь день.

Я выхожу из тени, пью воду из питьевого фонтана и устремляюсь к другим улицам. Сумка моя пуста лишь наполовину. Бег продолжается до самого вечера. Солнце уже касается краем своего диска багрово покрасневшей полоски неба над океаном, когда я снова вхожу в контору дона Чезаре. Выкладываю перед ним столбик полученных монет и пачку писем, вероятно, заказов на завтра. Толстяк поднимает на меня глаза, оторвавшись от заваленного бумагами огромного письменного стола.

— Здесь все деньги, дон Чезаре, — сиплым голосом, с трудом выговаривая слова, говорю я.

— Мне нужна только четвертая часть, ты помнишь условия? — он спокойно смотрит на меня.

Его сигара почти погасла. Это наверняка одна из его проверок, но я очень устал и мне все равно, что он хочет.

— Я думаю, что вы посчитаете лучше, — устало сиплю я и смотрю в его глаза.

Он удовлетворенно смотрит на меня: последняя проверка пройдена. «Теперь бы только не сдохнуть на бегу», думаю я, глядя на то, как толстые, как сардельки, пальцы толстяка отсчитывают монеты. Он отделяет мне мою долю и неожиданно добродушно говорит мне:

— На сегодня всё, Аль, — его голос похож на ворчание старого доброго пса.

— Благодарю вас, дон Чезаре. До завтра, — говорю я и он машет мне в ответ рукой с зажатой в ней потухшей сигарой.

Я ухожу, а он остается за столом, огромным, как башня...

Я иду домой, устало шаркая ногами. Я устал и мне кажется, что вместо легких у меня лопнувший пузырь. Ноги не то что гудят, а просто воют и кажутся огромными и тяжелыми, как чугунные столбы. Ветер, дующий с берега в океан, теплыми пальцами гладит лицо. В порту зажигают сигнальные огни и маяк длинной огненной рукой шарит в океане. Одна за другой зажигаются звезды, как будто кто-то бросает золотые монеты на темно-синий бархат. Две вещи радуют меня сейчас — сознание того, что работа закончена и заработанные монеты в моем кулаке. Мне очень хочется есть и я ускоряю шаг.

За моей спиной, в конторе дона Чезаре, на гвозде, вбитом в деревянную стену, висит моя цепь с выбитым на ней номером. Она ждет утра, когда я приду, чтобы щелкнуть замком на моей шее. Она ждет, чтобы раскрутить пружину моих часов внутри меня. Она ждет, когда я снова побегу. Пусть подождет до завтра...

Я вхожу в дом через черный ход и долго моюсь холодной водой на заднем дворе. Вода кажется мне черной в деревянном ведре и мне кажется, что я зачерпываю темное небо, что в моих пригоршнях — ночь. Я прохожу через кухню, где идут приготовления к ужину, здороваюсь с девушками, прижимаюсь на миг щекой к плечу Марты. Она мимоходом касается моей щеки рукой и мне особенно приятно ее прикосновение. Я вхожу в зал и подхожу к Чарли. Он снова пишет цифры в своей черной книжке, но теперь он уже не кажется мне колдуном. Его усталая складка над переносицей разглаживается, когда он смотрит на меня.

— Привет, Алекс. Как дела?

— Хорошо, Чарли, — я устало опускаюсь на стул рядом с ним. — Вот, — я выкладываю перед ним столбик монет.

— Как я понимаю, вопросы типа «Как прошел день?» можно не задавать? — хитро прищуривает он глаза.

— Ага, — киваю я головой.

Подходят наши, я здороваюсь с ними, пожимаю руку Саймону. Лис замечает монеты и его язык не заставляет себя ждать:

— Малыш грабанул банк, не иначе.

Парни смеются и хлопают меня по плечам. Подходит Артур, он тоже выглядит усталым.

— Молодец, малыш, — говорит он негромко и это для меня — высшая похвала.

Я ужинаю и одним из первых поднимаюсь наверх. Моя постель принимает меня в свои объятия. Я засыпаю, не успев упасть на постель. Я сплю и сны обходят стороной мою усталую голову. Всю ночь — только тишина...

Расскажите одни день гонца — вы расскажете всю его жизнь. Целый день я не знал ничего, кроме работы. Я стал худым и жилистым, как бродячий кот, я почернел и вытянулся. Марта ворчала на меня, но я ничего не мог поделать. Тогда мне было наплевать но то, как я выгляжу. Я был точно таким же, как и все остальные гонцы. Сам дон Чезаре говорил о нас: «Нитка сушеной рыбы», когда мы утром выстраивались напротив его конторы. Все мы были, как копченые морские окуни — тощие, коричневые.

Тот, кто зарабатывает на жизнь бегом, вряд ли будет похож на корову, если вы понимаете, о чем я. Я работал, за мою работу мне платили хорошие деньги. Я был на хорошем счету в конторе, моими услугами (читай — ногами) пользовались несколько солидных постоянных клиентов. Время от времени я разносил записки Чарли и Артура каким-то дельцам средней руки. Иногда что-то передавал на словах, за что и получал солидные чаевые. Я не жаловался, все заработанные деньги отдавал Чарли, откладывая себе только на еду в городе. Это было правильно и я не забивал себе голову пустыми мыслями. Я жил и каждый день брал от жизни всё, что мог. Брал и убегал. Бери и беги — это был мой девиз тогда. Хороший девиз.