Глориана - [40]

Однако мой лорд, мой дикий жеребец, бился до последнего. Даже на суде, когда обличали его вину, он пытался сразить обвинителей их же оружием.

— Слушайте меня, милорды! — кричал он, его звонкий голос отдавался под гулкими сводами Вестминстер-холла. — Слушайте, если дорожите жизнью королевы! Ибо возле нее притаился изменник, чьи преступления много гнуснее тех, в которых обвиняют меня!

— Что он сказал?! — вскричала я, когда Роберт сообщил мне об этом. — Что советник, которому я доверяю больше всех, доверяю всем сердцем, повинен в государственной измене?

Роберт склонил голову. Он был очень бледен.

— И что этот советник в сговоре с врагами королевы, что он переписывается с Испанией и Шотландией.

Я не знала, смеяться мне или плакать.

— И милорд говорит, что этот изменник близок ко мне?

Роберт вытянулся во весь свой крошечный рост с достоинством, которым может похвастаться не всякий здоровяк.

— Ближе некуда. — Его глаза блестели от слез, он дрожал всем телом. — Ваше Величество, он обвинил меня.

О, мой бедный пигмей! Даже сейчас ему было не укрыться от застарелой ненависти моего лорда.

— Я не верю в это, не поверила и на секунду! — страстно вскричала я. — Никто не поверит! Не считайте себя обязанным защищаться от такого жестокого поклепа!

Однако он был уязвлен в самое сердце.

— Мадам, я должен!

Всю ночь он трудился над речью в свою защиту и на следующем заседании попросил у судей, чтобы ему позволили отвести прозвучавшие обвинения. Господи, какая жалость, что меня там не было! Многих королей, лордов и вельмож перевидал Вестминстер-холл, это тысячелетнее седалище правосудия, но Роберт в тот день произнес, наверное, самую благородную речь из всех, что когда-либо звучали в защиту жизни и правды.

— Милорд, — начал он с вызовом, — вы бросили мне страшное обвинение, и я презираю вас от всей души. Ибо по уму я уступаю вам, вы наделены им в избытке. Уступаю я вам и в знатности рождения, ибо я не знатен, хотя и горжусь званием джентльмена. Я не воин, а ваша светлость оделены и этим даром, здесь вы тоже впереди.

Однако у меня есть честность, совесть и искренность, чтобы защищаться от пересудов и от жала клеветнических языков. Я отстаиваю верность, которой никогда не изменял. Вы отстаиваете измену, которая владеет вашим сердцем. Я признаю, что размышлял о будущем королевства. Я говорил, что король Шотландский может претендовать на этот трон и что король Испанский мог, когда шотландская королева объявила его своим наследником, и я отрицаю, что это — измена. Вы же, милорд, поставили себя в один с ними ряд, вы домогались власти, вы искали возможность низложить королеву!

Ax, мой добрый лорд, если бы это была только ваша трагедия! Однако вы увлекли в свой мятеж дворян и джентльменов, и кровь их вопиет об отмщении!

Роберту хлопали так, что дрожали потолочные балки, его признали невиновным. Вся Англия ликовала и благодарила Бога за мое спасение. Снова я стала Глориана, королева Елизавета. Однако для моего лорда приговор был только один, только одно решение одетых в черное судей, возглашенное парламентским приставом. Я сказала ему, что прощу любые проступки против меня как женщины — и. Господь свидетель, мужчину, которого я любила, любила когда-то, я продолжаю любить.

Однако он пренебрег моим предупреждением. Человек, который не захотел стать моим возлюбленным, стал возлюбленным смерти. Суд был честный, судьи — достойные, вердикт — единственно возможный.

Вскоре мне принесли смертный приговор.

И вчера ночью я его подписала.

ЭПИЛОГ

Дворец Уайтхолл

25 февраля 1601 года

Больше свечей, в последний раз, чтобы разогнать тени прошлого! И подбросьте дров, ибо мороз приберегает самые жестокие щипки на этот кладбищенский час, час перед рассветом. Однако не переусердствуйте с огнем, не переусердствуйте, ибо в часах пересыпаются последние песчинки, и наша пьеса почти доиграна. Немного вина промочить горло, немного aqua vitae для моих зубов, и дайте мне зажечь последнюю свечу в пятисвечье моей повести.

Он назвал меня незаконнорожденной.

О, Господь любит не только шутить. Он еще обожает водить свои смертные создания по кругу.

И вот, с тем же пятном, с каким и родилась, я приближаюсь к смерти.

Незаконнорожденная ли я?

Мой отец надрывал пупок, чтобы этого не случилось. Оправдай Папа Климент свое имя, которое означает милосердный», прояви он снисхождение к Генриху, когда тому понадобилась новая жена, никакой вопросительный знак меня бы не коснулся. Однако тогда наша страна осталась бы под римской клюкой, вам такое в голову не приходило?

Честные английские граждане и их краснощекие жены по-прежнему бормотали бы мессу, перебирали четки, вымаливали бы (и оплачивали) индульгенции Святого Отца, били поклоны и тряслись над святыми мощами.

Получи Генрих развод с королевой Екатериной, он никогда не порвал бы с Римом. Да, да, знаю, это ересь, добрый король Генрих сжег пятнадцать человек за куда более умеренные высказывания, хотя он, как защитник нашей веры, и назвал их лоллардами[14].

Однако это правда.

Суровый Климент подпортил Генриху климат для свадебного путешествия, а помог ему в этом Священный Римский Император Карл. Его Иператорское Величество не особенно пекся о своей старой тетке Екатерине Арагонской, однако предполагаемое оскорбление семейству и собственной испанской гордости проглотить не пожелал. Священная кавалерия поскакала на север, римские копейщики взяли в кольцо Престол святого Петра, где раздумывал над ответом Папа. Как только Карл приставил меч к папскому горлу, на Климента снизошло озарение. Брак королевы Екатерины останется нерушимым.