Глиняный мост - [102]

Тот самый, который ему нужен.

В то время мы часто бегали на кладбище, к зиме и в зиму.

По утрам становилось все темнее.

Солнце взбиралось нам на спину.

Однажды мы забежали на Эпсом-роуд; Суини оказался человеком слова: трейлер исчез, но сарайчик умирал на своем месте.

Мы улыбнулись, и Клэй сказал:

– Кармление.

Пришел июнь. Я уже серьезно стал думать, что Ахиллес умнее Рори, потому что того опять отстранили. Он правил прямиком на исключение; его стремления вознаграждались.

Я вновь встретился с Клаудией Киркби.

В этот раз волосы у нее были короче, едва заметно, и в ушах у нее блестели чудесные сережки в виде легких стрел. Серебряные, слегка покачивались. Стол ее покрывали разбросанные бумаги, со стены смотрели знакомые мне плакаты.

На сей раз беда оказалась в том, что в школе появилась новая учительница – тоже молодая, – и Рори выбрал ее в жертвы.

– Что ж, выходит так, – рассказала мисс Киркби, – что он таскал виноградины из завтрака Джо Леонелло и бросал их в классную доску. И попал в учительницу, когда та обернулась. Засветил прямо в белую блузку.

Уже тогда, ее вкус к словам.

Я стоял, я зажмурил глаза.

– Знаете, правда, – продолжала она, – по-моему, учительница слегка драматизирует, но такого мы, конечно, терпеть не можем.

– Имела право рассердиться, – сказал я, но тут же сбился.

Я заблудился в бежевости ее блузки, в рисунке ее складок и волн.

– В смысле, ведь это надо угадать…

Возможны ли у блузки приливы и отливы?

– Повернуться в самый момент… – сорвалось у меня с языка, и тут же я опомнился. Какой промах!

– Вы хотите сказать, что это ее вина?

– Нет! Я…

Она меня отчитывает!

Клаудия уже собрала со стола работы. Улыбнулась мне мягко и примирительно:

– Мэтью, не волнуйтесь. Я понимаю, что вы не это имели в виду…

Я сел на изрисованный стол.

Обычные подростковые художества: вся столешница в членах.

Как тут можно устоять?

И в тот момент она замолчала и пошла на безмолвный отчаянный риск – именно тогда я впервые почувствовал, что влюблен.

Она положила ладонь мне на локоть.

Ладонь была теплая и узкая.

– По правде говоря, – сказала Клаудия, – здесь каждый день творятся вещи куда хуже, но что касается Рори, есть еще один момент.

Она была на нашей стороне и показывала мне это.

– Это его не извиняет, но он страдает – и он пацан.

И в следующий миг она меня добила одним махом.

– Права я или не ошибаюсь?

Оставалось ей только подмигнуть, но она этого не сделала, и спасибо ей, потому что она процитировала кое-что слово в слово и тут же шагнула прочь. И тоже села – на стол.

Нужно было чем-то ответить.

– Знаете… – сказал я и с трудом проглотил слюну.

На водах ее блузки установился штиль.

– Последним, кто мне так говорил, был отец.

В беге надвигались какие-то перемены.

Грустные, но больше для меня.

Вся зима прошла как обычно: мы бегали на Бернборо, пробегали по улицам, я потом – на кухню пить кофе, а Клэй отправлялся на крышу.

Когда я включал секундомер, обнаруживалась неудобная проблема.

Самый кошмарный тупик для бегуна: старался он все больше, но бежал не быстрее.

Решили было, что не хватает адреналина; мотивация резко просела. Куда еще стремиться, выиграв на штате? До начала сезона оставались еще месяцы: неудивительно, что он впал в летаргию.

Клэй, однако, не спешил меня слушать.

Я уговаривал.

– Ну давай, – наседал я, – давай, Клэй. Ну, что бы сделал Лиддел или Бадд?

Я должен был понимать, что слишком с ним миндальничаю.

В первое исключение я брал Рори с собой на работу: договорился об этом с боссом. Три дня ковровых покрытий и половой доски, и я увидел определенно, что аллергии на работу у этого парня нет. Каждый раз он как будто жалел, что день окончен.

Наконец он бросил школу, уже насовсем. И мне пришлось их почти умолять.

Мы сидели в кабинете директора.

Он проник в лаборантскую и стащил бутербродницу.

– Они там и так слишком много едят, – объяснил он. – Это ж я им только лучше, блин, сделал!

Мы с Рори – по одну сторону стола.

Клаудия Киркби, миссис Холланд – по другую.

На мисс Киркби – темная юбка и голубая блузка, в чем была миссис Холланд, уже не вспомню. Помню только ее седины, как бы прилизанные, мягкость морщин у глаз и брошь на кармане слева: фланелевый цветок, символ школы.

– Ага, – начал я.

– Ага, эмм, что? – не поняла миссис Холланд.

(Не такого ответа я ждал.)

– На сей раз его выкинут насовсем?

– Ну, эмм, я не уверена, это ли…

Я оборвал:

– Будем откровенны, этому оболтусу поделом.

Рори встрепенулся почти радостно.

– Вообще-то, я здесь!

– Поглядите на него, – продолжал я.

Они поглядели.

– Рубаха торчит, сидит лыбится. Неужели хоть на йоту похоже, что ему не все равно? Неужели это похоже на покаяние…

– На йоту?

Теперь уже сам Рори меня перебил:

– Покаяние? Блин, Мэтью, нам бы словарь, не захватил?

Миссис Холланд знала. Знала, что я не дурак.

– Сказать по правде, эмм, мы бы и вам, Мэтью, с удовольствием дали закончить двенадцатый класс. Вы, эмм, не выказывали большого интереса, но вам хотелось, не так ли?

– Эй, я думал, мы говорим обо мне.

– Замолкни, Рори.

Это Клаудия.

– Ну вот, другое дело, – отозвался тот. – Пожестче.

Сам же он жестко кое-куда уставился. Клаудия поплотнее запахнула жакет.