Глиф - [25]

— А я че? Я че? Я с вами, только не понятно же нихрена, чего делать надо!

— Держи, — Хрущ протянул ему телефон и сим-карту. — Включи и держи при себе всегда, даже на толчке.

Тут вернулся Макар из кухни. Морда у него была перемазана чем-то жирным.

— Пацаны, — прошептал он. — Там холодильник… Там столько хавчика!

Глаза у него возбужденно блестели. Пожрать Макар любил.

— Это тебе, — Хрущ одарил второго подчиненного телефоном. — А это, — он сгреб все три пачки и сунул в карман, — нам. Поделим потом.

— А почему не сейчас? — взвился Свисток.

— Сперва работа, потом бабло, — отрезал Хрущ.

— А шо за работа? — спросил Макар.

— Вот наша работа, — Хрущ ткнул пальцем в бумажный сверток.

Внутри были маленький, но толстенький фотоальбом и конверт из плотной желтой бумаги.

Макар вытер жирные пальцы об штаны и открыл альбом. Вместо фоток в прозрачные кармашки были заправлены листики тонкой бумаги с закорючками. Под закорючкой — адрес, дата и время.

— Оба-на, — удивился Свисток. — Это ж руны. Я их видел. Гамеса была такая, про викингов…

— Разбирайте мел, пацаны, — сказал Хрущ. — Тут их больше сотни. И по червонцу за штуку.

— А в конверте что? — Свисток проявил любопытство.

— Бонус, — ухмыльнулся Хрущ, вытряхивая из конверта две фотографии. На одной был незнакомый крендель возле белого «Ланоса», а на другой — патлатый щенок-неформал, который удрал от них на Польском бульваре в тот самый вечер, когда подкатил Тухлый. — Я ж всегда говорил: Земля — она круглая…

2

За минувшие сутки Марина трижды — трижды!!! — была на грани смерти. Ну ладно, раз, ну пусть даже два раза подряд можно было бы счесть совпадением. Но три?!

Первый — в библиотеке. В понедельник с самого утра директорша собрала всех у себя в кабинете «на планерку», и ни с того, ни с сего устроила разнос, плавно переходящий в истерику. Старая дура визжала так, будто самоубийство Чаплыгина было на совести нерадивых библиотекарей. Экспозицию приказала немедленно свернуть, библиотеку закрыть на санитарный день, устроить генеральную уборку на всех этажах и во всех кабинетах, а самое главное — оказать всемерное содействие рабочим, устранявшим следы последнего кунштюка покойного Глеба Эрнестовича. Тот, перед тем, как повеситься, обляпал половину собственных картин кровью, как показала экспертиза — свиной…

Чем служащие библиотеки, преимущественно — женщины от сорока пяти и старше — могли помочь двум угрюмым малярам, замазывавшим потеки крови на стенах, директорша не уточнила. У одного из рабочих была жуткая заячья губа, и несло от него вчерашним перегаром и вонючими носками. Именно этот урод и опрокинул жестянку со «Снежкой» с верхней ступеньки стремянки. Трехлитровая металлическая банка упала в лестничный пролет и жахнула об пол в двадцати сантиметрах от Марины.

Это — раз.

Второй эпизод произошел в тот же день, после обеда. Позвонила Наташа. Как обычно, жуя на ходу, предложила встретиться. О том, чтобы привести журналистку в находящуюся на осадном положении библиотеку, речи быть не могло, и Марина, отпросившись на пять минут, выскочила на Старый бульвар. У самого кафе «Радуга», где Наташа уминала очередную пиццу (Боже, куда в нее лезет? Беременная, что ли? — успела удивиться Марина), матово-черный «Лексус» пролетел в миллиметре от бедра Марины, обдав ее приглушенным ревом мощного мотора и облаком выхлопных газов. Подпрыгнув на «лежачем полицейском», «Лексус» с воем унесся вдаль, в сторону водонапорной башни, оставив Марину в остолбенении. Наташа тоже оцепенела от неожиданности, и крошки пиццы падали у нее изо рта.

Это — два.

Самое обидное, ничего умного или толкового Наташа не сообщила, вывалив кучу несвязанных между собой фактов: о команде «бомбил» (так, оказывается, называли нелегальных граффити-художников), которых разыскивали по просьбе комитета по благоустройству города за самовольное размещение рекламы; о паркуровцах, которые баловались квартирными кражами, ловко прыгая в форточки где-то на Богунии (этих, вроде бы, уже повязали); о страйкболистах, которые размалевали игровой символикой заброшенный завод за городом; и т.д., и т.п. В общем, все подряд и никакой системы. И зачем только Анжела привлекла эту соплюшку?..

Вернувшись в библиотеку, Марина выписала на свое имя три разных «Энциклопедии символов» — Бауэра, Королева и Бидерманна, последнего пришлось брать под честное слово из читального зала, закончила уборку в кабинете и отпросилась домой пораньше, сославшись на мигрень и приближающиеся месячные.

Фонари на Маликова горели через один и весьма тускло, а в темных подворотнях гоготали представители ночной фауны. Одна компашка, настроенная весьма агрессивно — мат-перемат, женские визги, звон бьющихся бутылок — двигалась прямо навстречу Марине. Она, конечно же, перешла на другую сторону улицы, но компашка разделилась на две, рассредоточившись по обеим сторонам дороги. Неизвестно, чем бы все это закончилось, если бы не стая велосипедистов, вынырнувшая с Польского бульвара и отвлекшая внимание гопоты на себя. Вдогонку велосипедистам полетели пивные бутылки, а Марина тем временем вскочила в родной подъезд, захлопнула тяжелую бронированную дверь и долго хватала ртом воздух, пытаясь прийти в себя. Ее трясло так, что она не могла даже подняться по лестнице.