Гленн Тарнер Заячья Губа - [5]

Подобно тому как планеты нашей галактики вращаются вокруг Солнца, в мире капитала, где господствуют частная собственность и эксплуатация человека человеком, все вращается вокруг золотого тельца — символа наживы. Такова уж социальная природа капиталистического общества.

В Соединенных Штатах Америки страсть к наживе приобрела наибольший размах и наиболее отталкивающие формы. «Поиск счастья», торжественно провозглашенный «отцами-основателями», как по традиции называют создателей Декларации независимости, уже с первых же шагов молодого американского государства обернулся поиском звонкой монеты. Богатство стало синонимом счастья, и уже одно это предопределило невозможность его достижения. Возведение доллара в божество, культивирование страсти наживы во всем ее многообразии— от «респектабельной» и освященной свыше погони гигантских монополий за сверхприбылями до элементарного гангстеризма, от фондовых бирж, страховых компаний и банков до торговли наркотиками, проституции, порнографии — ведет к поляризации общества и к распаду личности.

Богатые становятся богаче, бедные — беднее. Гигантские состояния сколачиваются на разорении так называемого простого налогоплательщика. Его обдирают как липку, причем дважды — государство и корпорации. Но дело этим далеко не ограничивается. Страсть наживы, погоня за долларом, набивая карманы немногих и опустошая карманы большинства, ведут к духовному обнищанию всего общества в целом.

На бирже человеческих ценностей, если можно так выразиться, свирепствует глубокий постоянный кризис. Здесь нет даже конъюнктурных взлетов. Все покупается и продается. Культура — бизнес, любовь — бизнес. Человек человеку волк. Материальное неравенство смыкается с моральным обнищанием — единственным видом «равенства», которое реально существует в мире капитала. В этом, собственно, нет ничего нового, сенсационного. Об этом было написано с убийственно обличительной силой уже в «Манифесте Коммунистической партии» Маркса и Энгельса. Ныне банкротство калитализма, исчерпавшего свою позитивную историческую динамику, стало еще более очевидным, его духовное обнищание — еще более тлетворным. Мефистофелевское «люди гибнут за металл» превратилось из поэтической метафоры в прозаическую констатацию факта…

Щедринский ублюдок навеки занемог от дядюшкиного фокуса. Его манила и отравляла не просто страсть делания денег, а делания денег из ничего и без труда; сжал пальцы — разжал пальцы — вот тебе и монета. Ну еще «клац» проговорил. Философия «позитивного отношения» Гленна Заячьей Губы именно на этом и зиждется.

Подобно тому как он пытался сбывать швейные машинки «зингер» бедствовавшим фермерам-издольщикам, он сбывает сейчас свою философию «позитивного отношения», в основе которой лежит допотопный «клац», тем американцам, которых обнесли чашей на пиру всеобщего благоденствия, равных возможностей и безграничного процветания. А в Америке таких американцев десятки миллионов. И всем им хочется быть богатыми, как Рокфеллер, ибо все равны перед богом и конституцией, ибо традиционный яблочный пирог выпечен для всех, надо только уметь и успеть отхватить причитающийся тебе кусок, а если удастся — отломить кое-что и от соседского.

Но как сделать это? У Рокфеллера и других «парней из высшей лиги» банки и дредноуты, нефть и дипломаты. Им уже принадлежит почти весь американский традиционный яблочный пирог. И они никому не собираются отдавать его. Да и оставшиеся крохи тоже не залеживаются на блюде всеобщего благоденствия. Их судорожно запихивают в рот и заглатывают хищники, что помельче. Здесь есть от чего впасть в отчаяние, выброситься из окна или броситься с моста.

Но в тот самый момент, когда ты заносишь ногу над пропастью, на твои плечи ложится рука Тарнера. Он показывает тебе фокус с монетой, шепчет на ухо неотразимое «клац», и ты, как утопающий за соломинку, хватаешься за фалды тарнеровского пиджака цвета спелого граната или желтой груши и начинаешь орать на всю американскую «главную улицу»[7]: «MMMMOOONNEY!»

Правда, деньги от этого у тебя не заводятся. Наоборот, ты отдаешь Тарнеру свои последние, сберегавшиеся на «приличные похороны». Но зато у тебя прорезаются зубы мудрости, замешкавшиеся в деснах равных возможностей. И лязгая ими — клац, клац, клац, — ты уже не бросаешься в Ист-Ривер с Бруклинского моста[8], а норовишь столкнуть в нее своего ближнего, или, что приблизительно одно и то же, показать ему в свою очередь фокус с монетой…

Итак, поначалу в двух клетушках, где обосновались тарнеровские инкорпорированные «Косметические межпланетные общины», не пахло ни парфюмерией, ни деньгами. Гленн не мог позволить себе даже роскоши невинной считалки: «В этой маленькой корзинке есть помада и духи…»

Впрочем, он и не собирался торговать ими. Вместо парфюмерии Тарнер выбросил на рынок совершенно иной товар. Именовался он «правом на распространение». Любое лицо, заплатившее Тарнеру пять тысяч долларов (по-видимому, в назначении этой суммы определенную роль сыграл дядюшкин заем), получало право на распространение продукции фирмы «Коскот», а также право на вербовку нового распространителя. Последний обязан был платить вербовщику те же пять тысяч долларов, из которых тот оставлял себе 2650 долларов комиссионных, а остальное отдавал Тарнеру.