Глемба - [68]

— Так точно, ничего не было.

— Почему вы думаете, дорогой господин редактор, — заговорил рябой майор (голос у него был хриплый), — что при этой руке непременно должен быть труп? Вот и видно, что пороха вы не нюхали. — Он положил книгу на широкий подоконник, спрыгнул с него, протиснулся между сдвинутыми креслами и легким, пружинистым шагом подошел к остальным. — Знаете, дорогой господин редактор, на сколько частей можно расчленить человека?

Журналист вздрогнул и резко повернулся к майору.

— Прошу прощения, господин майор, уж не хотите ли вы сказать, что кто-то нечаянно обронил руку и пошел гулять себе дальше как ни в чем не бывало?

— Я не сказал, что нечаянно, и не сказал, как ни в чем не бывало. Я сказал только то, что сказал.

Но журналист все больше горячился.

— Невозможно представить, чтобы рука — подчеркиваю, одна рука, и только, — взяла да и залетела в парк.

— А могла залететь. — В голосе рябого майора, который внимательно разглядывал ключника, стоявшего навытяжку, послышались металлические нотки. — Могла залететь с самолета или из танка.

— Вы говорите абсурдные вещи, господин майор! Если в самолете или в танке произошел такой взрыв, что была оторвана человеческая рука, то и остальное должно было развалиться: самолет должен был упасть, а танк разлететься на части.

— Это не обязательно, — возразил майор.

— Как так не обязательно? Вот вы, — журналист напустился теперь на ключника, — вы что-нибудь слышали про упавший поблизости самолет? Или про подбитый танк? Была тут в последнее время пальба, бомбежка?

Ключнику было не по себе от цепкого взгляда майора, и он с готовностью ответил:

— Там подальше, возле усадьбы Сиксаи, русские обстреляли акведук. Там и бомба упала. Думаю, ее американцы сбросили.

— Как далеко отсюда? — продолжал атаковать его журналист.

— Да… километра три будет…

— Ну вот, видите! — Коренастый мужчина торжествующе повернулся к майору. — Нет такой воздушной волны, которая могла бы на три километра отбросить… вещь… Да вдобавок всего один предмет, как будто специально выбранный для этой цели. Таких умных, разборчивых взрывных волн не бывает!

Майор окинул его презрительным взглядом и молча направился к сдвинутым креслам. Пробрался между ними к окну, взял в руки книгу по рыболовству и только после этого сказал:

— Я не намерен спорить о характере взрывных волн с профанами. Мне известны все виды взрывных волн. Кроме той, что задела вас.

Журналист покраснел как рак, но не успел ничего ответить — его опередил четвертый мужчина, до сих пор молча и с некоторым смущением наблюдавший за ссорой.

— Господа, господа…

Он был старше их всех. Движения у него были вялые, говорил он медленно, с трудом и дышал, как астматик.

— К чему эта праздная дискуссия? Разве мало тех бед, которые судьба и без того обрушила на нас?

Он встал и тяжело вздохнул. Измученное, изборожденное мелкими морщинами лицо он обратил к одному из спорящих, потом к другому и наконец уставился на ключника.

— А вообще — что вам от нас нужно? Почему мы должны возиться с этой… рукой?

— Вот именно! — закричал управляющий. — Какого черта вы сюда с этим заявились?

Охотнее всего он вытолкал бы ключника взашей. Вообще-то управляющий считал себя здесь главным, ответственным за все имение, но прав этих за ним никто не признавал. Майор вел себя нагло, чувствуя себя хозяином всего только на том основании, что он военный, и хотя и отстал от своей части, но положение на фронте знает. Высокого пожилого мужчину, аптекаря из ближайшего села, который и сам был владельцем усадьбы, связывала давняя дружба с бежавшим хозяином имения. Однако больше всего стеснял управляющего журналист, который неизвестно откуда взялся, объявил, что он нилашист, и теперь во все вмешивался и болтал всякий вздор. Молодому управляющему было неясно, как ему вести себя со всеми этими случайными людьми, ему было ясно только, как держать себя со старым слугой. Хотя ключник его явно игнорировал, смотрел на него как на пустое место…

У слуги дрогнули и сдвинулись мохнатые брови, но голос его оставался спокойным.

— Я думал, как-никак кусок человека, негоже его таскать… И потом — кольца! Видно, много денег стоят. А с ними как?

— Вы сняли кольца? — Журналист окинул его негодующим взглядом. — Это же мародерство!

— Какое там мародерство? Разве рука — труп? — прохрипел майор. — Вы бывали в полевых госпиталях, где целыми днями только и делают, что ампутируют конечности? Любая часть тела считается человеческой лишь до тех пор, пока она принадлежит человеку.

— С вами я не спорю! — журналист сердито отмахнулся от него и снова повернулся к ключнику: — Вы сняли кольца?

— Да не очень-то их и сымешь, прошу прощения. Рука малость распухла…

— Ох, не надо… — простонал аптекарь и передернулся.

Журналист страдальчески скривил губы.

— Принесите сюда руку! — грубо приказал он старику.

— Разве в этом есть необходимость? — в отчаянии воскликнул аптекарь.

Журналист надул щеки, голос его зазвучал патетически:

— Пока мы живы, культура и цивилизация не умрут на этой земле! И все наши поступки должны быть продиктованы сознанием этого.

— Я бы принес, — ключник в нерешительности переминался с ноги на ногу, — да старик никому ее не дает. Сунул в карман и даже не показывает.